— Со мной приключился бы удар,
если бы я позволил кому-нибудь сорвать первые и такие сладкие плоды.
— Значит, вы ее разлюбили?
— Разлюбил? Я никого и никогда не любил, Жюльетта, и вообще мы,
распутники, не страдаем этой болезнью. Когда-то это дитя вызывало у меня
хорошую эрекцию, но теперь уже не возбуждает меня. Мне надоело забавляться с
ней, и я отдаю ее Нуарсею, которого она весьма и весьма воспламеняет. Так
что речь идет об элементарном обмене.
— А что будет, когда она надоест Нуарсею?
— Ну что ж, тебе известна судьба его жен. По всей вероятности, я сам
буду участвовать в этой церемонии, как участвовал во всех прочих, это очень
стимулирует, и мне нравятся такие вещи.
При этом его член разбух еще больше.
— Повелитель мой, — заметила я, — мне кажется, будь я на вашем месте, я
бы не удержалась и иногда злоупотребляла своим положением.
— Вы имеете в виду моменты возбуждения?
— Да.
— Такое иногда случается.
— О, господин! — воскликнула я и добавила: — Давайте замучаем
какую-нибудь невинную душу. У меня начинает кружиться голова от такого
желания.
Говоря это, я все сильнее ласкала его, щекоча пальцем его задний
проход.
— Одну минуту. — И он достал из кармана лист бумаги и развернул его. —
Мне осталось только вписать сюда имя, и завтра же умрет одно прелестное
создание. Сейчас она находится в тюрьме: я написал указ об аресте по просьбе
ее семейства. Единственная на нее жалоба заключается в том, что мужчинам она
предпочитает женщин. Я видел ее: она действительно очаровательна. Однажды я
и сам развлекался с ней целый день и с тех пор опасаюсь, как бы она не
разболтала, что я только об одном и мечтаю — избавиться от нее.
— Тогда, повелитель мой, она обязательно развяжет свой язык, как только
ей представится такая возможность, и опасения ваши вполне обоснованны.
Поэтому, пока эта девушка жива, вы будете в постоянной опасности. Я умоляю
вас разделаться с ней, потому что от этого зависит ваше спокойствие;
подпишите скорее эту бумагу, — я взяла у него документ и приложила его к
своим ягодицам, — там на столе есть перо и чернила.
Когда-Сен-Фон написал имя, я сказала:
— А теперь мне хочется самой отнести это в тюрьму.
— Как вам будет угодно, — кивнул он. — Но прежде я должен кончить,
Жюльетта. Кульминация близится, и других стимулов мне не нужно. — Он
позвонил, добавив: — Не беспокойтесь, это всего лишь ритуал. — В следующий
момент на пороге появился красивый юноша.
— Прошу вас опуститься на колени, мадам, и этот молодой человек три
раза ударит по вашей спине тростью; не бойтесь, следы исчезнут через
несколько дней. Затем он будет держать вас, пока я буду заниматься с вами
содомией.
Затем он будет держать вас, пока я буду заниматься с вами
содомией.
Юноша сбросил свои панталоны и поспешно подставил свой зад министру,
который с удовольствием начал облизывать его.
Тем временем я встала на колени, юноша взял трость и нанес мне три
хорошеньких удара, следы которых оставались на моих плечах целых два дня.
Сен-Фон с жадным любопытством наблюдал за экзекуцией, потом подошел ближе и
внимательно осмотрел багровые полосы на коже, проворчал что-то насчет
недостаточного усердия и приказал юноше крепко держать меня. Затем министр
долго обрабатывал мой зад и целовал при этом чресла своего лакея.
— Ах, лопни мои глаза! — закричал он, освобождаясь от семени. — Ах,
черт меня побери, мы заклеймили эту стерву!
Вскоре таинственный наш помощник исчез. И только намного позже
случилось одно событие, о котором я расскажу в свое время и которое’пролило
свет на личность этого молодого человека.
Когда мы вышли из будуара, Сен-Фон снова принял задумчивый вид.
— Возьмите шкатулки с собой, мадам, — произнес он, — и запомните, что
наша операция начнется ровно через три недели. Либертинаж, злодейство и
молчание, Жюльетта, — и ваше благополучие обеспечено. А пока будьте здоровы
и прощайте.
Первым делом я ознакомилась со смертным приговором, который мне
предстояло доставить к месту исполнения. Великий Боже! Каково было мое
изумление, когда я обнаружила написанное черным по белому предписание
главному смотрителю монастырской тюрьмы тайно отравить кого бы думали?
Сент-Эльм, ту самую обворожительную новенькую послушницу, которую я так
обожала во время своего пребывания в Пантемоне. Другая на моем месте,
возможно, порвала бы в клочья смертоносный лист бумаги, но не таков мой
характер. Я слишком далеко зашла в своей жажде злодейства, чтобы колебаться,
да я ни на секунду и не усомнилась в том, что сделаю этот шаг, и вскоре
приехала в Сент Пелажи, где вот уже три месяца томилась за решеткой юная
Сент-Эльм. Я передала приказ в руки старшего надзирателя и попросила
разрешения повидать узницу. Поговорив с ней, я узнала, что министр обещал
устроить ее освобождение в обмен на ее благосклонность и что она делала для
него все, что только может сделать женщина, чтобы ублажить мужчину. Порочный
негодяй не упустил ничего из своего обычного репертуара жуткой похоти и
использовал все части ее тела: и рот, и зад, и влагалище… Злодей буквально
втоптал ее в грязь, и в качестве награды за это чудовищное с ней обращение
она не получила ничего, кроме слабой надежды на скорое освобождение.
— У меня с собой документ, который положит конец твоим страданиям, —
сказала я, целуя ее.
Сент-Эльм рассыпалась в благодарностях и с лихвой возвратила мне мои
ласки. Впервые в жизни я почувствовала, как акт предательства обильно
увлажнил мою куночку.