Ее отличала необыкновенная
распущенность, да что я говорю! — самая явная порочность и неуемный разврат,
доведенные до предела, составляли неисправимые пороки Клеонтины. При всем
этом она имела наглость утверждать, что жизнь ее в тысячу раз счастливее,
нежели жалкое прозябание Клотильды среди скучных добродетелей супружества.
Изучив характер девушки, я влюбился в нее без раздумий: влюбился в том
смысле, в каком может в кого-то влюбиться такой развращенный человек, как я,
но поскольку ее отец, откровенно поведал мне о том, какую сердечную боль
причиняла ему эта неблагодарная дочь, я счел за благо действовать с
величайшей осмотрительностью.
Несмотря на сладостное волнение, которое производила в моей душе
Клеонтина, я не переставал любоваться красивым лицом Тилсона и прелестью его
очаровательной жены; если Клеонтина внушала мне более распутные желания, ее
деверь и сестра вызывали во мне чувства более изысканные и пикантные. Я
рисовал в своем воображении зад Тилсона, представляя его как подлинное чудо
Природы, и сгорал от желания овладеть им, то же самое мечтал я сделать и с
его соблазнительной супругой. Я разложил по полочкам все свои страсти и
пришел к выводу, что разумнее всего начать с Клеонтины. Все, что может
привести к грехопадению женщину, уже в изобилии заключалось в душе предмета
моего вожделения, и мне не стоило большого труда соблазнить ее.
Я не встречал ничего более свежего, аппетитного и прелестного, чем тело
этого очаровательного создания, ничего более красноречивого, чем голос ее
страстей, ничего более порочного, чем ее душа. Действительно, случались
моменты, когда мне казалось, что я веду себя пристойнее, чем она; вы,
конечно, понимаете, что мы испробовали с ней все мыслимые удовольствия, и
Клеонтина призналась мне, что чем больше наслаждение противоречит законам
Природы, тем больше оно подстегивает ее похоть.
— Увы, — сказала она мне однажды, — я дошла до того, что не нахожу
достаточно сильных средств, чтобы удовлетворить себя.
Я, не раздумывая, атаковал ее прекрасный зад, и полученное удовольствие
было настолько пикантным и острым, настолько полно разделила его вместе со
мной Клеонтина, что мы дружно решили не заниматься больше ничем, кроме
содомии.
Очевидно, я очень привязался к прекрасной англичанке, если прошел целый
год, а я все еще не сообщил ей о своих намерениях в отношении ее, а может
быть, просто не думал об этом, увлеченный нашими безумствами. Я рассчитался
с Берлингтоном и, чтобы получить свободу действий, оставил его дом и снял
квартиру поблизости. Берлингтоны каждый день навещали меня. И наша близость
дошла до того, что в городе стали поговаривать о моем браке с Клеонтиной. Но
я же не сошел еще с ума! Я с удовольствием развлекался с этой интересной во
всех отношениях девицей, но жениться на ней — это уж простите! Только леди
Тилсон возбуждала во мне такое желание.
Я всегда считал, что жена пригодна только для того, чтобы служить
жертвой для мужчины; чем романтичнее и нежнее ее красота, тем больше она
подходит для этой роли.
Но
я же не сошел еще с ума! Я с удовольствием развлекался с этой интересной во
всех отношениях девицей, но жениться на ней — это уж простите! Только леди
Тилсон возбуждала во мне такое желание.
Я всегда считал, что жена пригодна только для того, чтобы служить
жертвой для мужчины; чем романтичнее и нежнее ее красота, тем больше она
подходит для этой роли. При этом я думал о Клотильде. Как разбухал у меня
член, когда я видел ее в своей власти, как была бы она восхитительна в
слезах! Как сладостно было бы заставить их струиться из столь божественных
глаз! О, Клотильда, думал я, ты будешь самой несчастной женщиной, если
станешь моей.
Планы мои определились окончательно, и с этого времени я продолжал
возделывать сад по имени Клеонтина лишь для того, чтобы скорее осуществить
их. И я не придумал ничего лучшего, как внушить ей интерес к деверю и тем
самым возбудить ревность его молодой жены. Немного погодя Клеонтина
призналась мне, что все чаще испытывает страсть к Тилсону, но что мысль о
его глупости и добронравии действует на нее подобно ушату холодной воды.
— Какое значение имеет ум? — горячо возразил я. — Если человек украшен
красотой, этого достаточно, чтобы желать его. Даже я, Клеонтина, даже я вижу
во сне самый прекрасный в мире зад, которым обладает Тилсон, и истекаю от
желания поиметь его.
Эта идея немало развлекла мою любовницу и очень скоро захватила ее
целиком — стоит подбросить женщине бесстыдную мысль, и она будет готова на
все. Однако ее останавливало нечто, похожее на ревность: она боялась, что я,
увлекшись мужем, не замедлю влюбиться в жену, и Клеонтина поделилась со мной
своими опасениями.
— Полно, полно тебе, — заговорил я, почувствовав, что в данном случае
требуется осторожность, — ты просто сошла с ума. Да, я постоянно думаю об
этом симпатичном юноше, но это чисто плотское чувство; что же до женщин,
Клеонтина, люблю я только тебя, и так будет всегда.
Мои пошлые комплименты и вздорные прихоти убедили Клеонтину, и она
горячо взялась за дело. Не прошел и месяц, как мой желанный Тилеон оказался
в объятиях моей любовницы; я любовался им, когда он лежал с ней, ласкал его,
когда он развлекался с ней, содомировал его, когда рядом была она; наши
утехи продолжались месяц или чуть больше, потом мое опьянение прошло, они
мне надоели оба, и я начал обдумывать, как разделаться с ними: устроить
бойню в семье своего благодетеля и увезти Клотильду на самый дальний край
света, чтобы вкусить без помех небесное наслаждение, которое я от нее
ожидал.
Молодая женщина буквально боготворила своего супруга, поэтому было
нетрудно заронить в ее сердце искры ревности. Леди Тилсон выслушала меня и
поверила мне; осталось убедить ее, и средства для этого были у меня под
рукой.
— Клеонтина, — сказал я однажды своей сластолюбивой шлюхе, — не знаю
даже, как мне признаться тебе, любовь моя.