— Знайте же, выдающийся певец Воклюза {Селение недалеко от Авиньона,
где долгое время жил Петрарка}, — заговорила и, показывая ему, что знакома с
его талантливыми стихами, которых он с такой силой и с такой ловкостью
обрушивается на либертинаж, что читатель проникается уважением к предмету,
осуждаемому автором, что я всегда преклонялась перед такими людьми, как вы.
— И с чувством сжимая ему руку добавила: — Я ваша на всю жизнь, и будьте
уверены, что вы всегда найдете во мне преданную ученицу, достойную великого
учителя, снизошедшего до нее.
— Разговор сделался всеобщим и скоро оживился философией. Альбани
показал нам письмо из Болоньи, извещавшее о смерти одного из его близких
друзей, который, занимая высокое положение в церковной иерархии, вел
распутную жизнь и даже на смертном одре не смирился и не покаялся.
— Вы тоже знали его, — сказал он Бернису, — и это был удивительный
человек: никакие молитвы ему не помогали, и он до самого конца сохранял
ясность ума и испустил дух в объятиях племянницы, которую страстно любил и
которой сказал, что жалеет об отсутствии загробной жизни только потому, что
это лишает его надежды когда-нибудь соединиться с ней.
— Мне кажется, — заметил кардинал де Бернис, — что такие смерти в
последнее время становятся довольно частыми, их сделали модными автор
«Альзиры» и Даламбер {Автор «Альзиры» — Вольтер; Даламбер — математик и
философ, сотрудник энциклопедии}.
— Несомненно, — продолжал Альбани, — это признак слабости, когда перед
самой смертью человек изменяет своим убеждениям. Неужели у него не было
времени поразмыслить над ними в продолжение жизни? Самые активные и светлые
годы надо употребить на выбор веры, чтобы потом согласно ей достойно прожить
свою жизнь и умереть. Человек готовит ужасный конец, когда вступает в закат
мучимый сомнениями и раздираемый противоречиями. Вы можете на это возразить,
что разлагая организм, агония разрушает также и убеждения. Да, если эти
доктрины усвоены слабо и поверхностно, но такого никогда не случается, если
они восприняты всем сердцем, если они — плод глубоких и мучительных
размышлений, так как в этом случае они формируют привычку, которую мы уносим
с собой в могилу.
— Согласна с вами, — подхватила я, обрадовавшись возможности
продемонстрировать образ своих мыслей знаменитым либертенам, в чьей компании
оказалась, — и хотя блаженный эгоизм, который является моим кредо, так же
как и вашим, лишает нас кое-каких удовольствий, он избавляет нас от многих
бед в жизни и учит достойно умирать. Не знаю, возможно, это мой возраст
заслоняет от меня тот последний момент, когда я обращусь в прах, из которого
сотворена, или же все дело в моих твердых принципах, но я смотрю без всякого
страха на неизбежный распад молекул, образующих ныне мое «я». Я знаю, что
после смерти мне будет ничуть не хуже, чем было до рождения, и я предам свое
тело земле с тем же спокойствием, с каким получила его от нее.
Не знаю, возможно, это мой возраст
заслоняет от меня тот последний момент, когда я обращусь в прах, из которого
сотворена, или же все дело в моих твердых принципах, но я смотрю без всякого
страха на неизбежный распад молекул, образующих ныне мое «я». Я знаю, что
после смерти мне будет ничуть не хуже, чем было до рождения, и я предам свое
тело земле с тем же спокойствием, с каким получила его от нее.
— А знаете, в чем источник этого спокойствия? — спросил Бернис. — В
глубоком презрении, которое вы всегда питали к религиозному абсурду. Отсюда
можно сделать вывод: чем раньше пробудится в голове неверие, тем лучше будет
для него.
— Но ведь это не так просто, как может показаться на первый взгляд, —
вставила Олимпия.
— Это гораздо легче, чем обычно думают, — ответил Альбани. — Ядовитое
дерево надо срубить под самый корень. Если вы ограничитесь ветками,
обязательно появятся новые побеги. Именно в юности следует искоренить
предрассудки, внушенные в детстве. Особенно яростно надо выкорчевывать самый
глубокий и стойкий — я имею в виду это бесполезное и призрачное божество, от
гипнотической власти которого надо излечиться как можно раньше.
Бернис задумчиво покачал головой и заговорил так:
— Нет, дорогой Альбани, я не думаю, что эта операция требует таких уж
больших усилий от молодого человека, если он в здравом уме, ибо деистический
софизм не просуществует в его голове и четверти часа. Я хочу сказать, что
только слепой не увидит, что любой бог — это скопище противоречий,
нелепостей и несоответствующих действительности атрибутов; хотя он и
способен на какое-то время разжечь воображение, он должен восприниматься как
глупый вымысел для любого здравомыслящего человека. Некоторые полагают,
будто можно заткнуть рот тем, кто смеется над идеей Бога, напомнив им, что с
самого начала истории все люди на земле признавали какое-нибудь божество,
что никто из бесчисленных обитателей земли не живет без веры в невидимое и
могущественное существо, служащее объектом поклонения, что, наконец, ни один
народ, даже самый примитивный, не сомневается в существовании некоей силы,
превосходящей человеческую природу. Во-первых, я с этим не согласен, но даже
если бы это и было так, может ли всеобщее убеждение превратить ошибку в
истину? Было время, когда люди считали, что Солнце вращается вокруг Земли,
которая остается неподвижной, но разве это единодушие сделало ложное
представление реальностью? Было время, когда никто не хотел верить в то, что
Земля круглая, и редкие смельчаки, утверждавшие это, жестоко преследовались,
а как широко была распространена вера в ведьм, призраков, домовых,
оборотней… Ну разве эти взгляды стали действительностью? Разумеется, нет;
но порой даже самым умным и чувствительным людям случается верить в
универсальный дух, и они даже не дают себе труда понять, что очевидность
начисто отрицает чудесное свойство, приписываемое Богу. Теперь посмотрим
внимательнее на этого якобы добросердечного отца: велика его семья, и все ее
члены, с первого до последнего, несчастливы.