— Это как раз то, чего мы хотели, — кивнула Олимпия, — если уж вы зашли
так далеко в своих кровожадных проказах, надо довести их до конца, ведь нет
ничего хуже, чем остановиться на полпути. О, черт меня возьми, — застонала
вдруг блудница, растирая себе влагалище прямо через платье, — я уже истекаю
от восторга.
Киджи немедленно поднялся и пошел сделать необходимые распоряжения.
Местом казни был избран маленький сад, окруженный густыми кипарисами и
примыкавший к будуару Олимпии, и мы начали ласкать и возбуждать друг друга в
ожидании необычного зрелища. Киджи и Олимпия были хорошо и давно знакомы, а
Браччиани до этого дня не имел никаких дел с моей подругой, мне же были
незнакомы оба мужчины. Поэтому княгиня взяла на себя труд сделать первые
шаги: она сама раздела меня и, обнаженную, начала так и эдак поворачивать
перед восхищенными поклонниками, потом они набросились на меня, но чисто в
итальянском духе, то есть единственным объектом их внимания стал мой зад;
они целовали и облизывали его, нежно щекотали и обсасывали отверстие, это
продолжалось довольно долго, но они все никак не могли насытиться и вели
себя так, будто забыли, что перед ними женщина. Только четверть часа спустя
установилось некое подобие порядка. Браччиани слился с Олимпией, которая к
этому времени также разделась, а я сделалась добычей Киджи.
— Не торопитесь, прелестное создание, — сказал мне гнусный развратник,
прильнув лицом к моим ягодицам, — дело в том, что мои чувства от долгой
привычки несколько притупились, и мне придется потрудиться, чтобы
почувствовать твердость в чреслах. Это потребует времени и, возможно, утомит
вас, в конце концов у меня может ничего не получиться, но в любом случае вы
доставите мне удовольствие, а это, по-моему, все, о чем может мечтать любая
женщина.
Произнося эти слова, развратник изо всех сил теребил и тискал свой
инструмент и продолжал лобзать мой зад.
— Мадам, — обратился он к Олимпии, к заднему проходу которой уже
примеривался Браччиани, — мне не очень нравится заниматься этим делом в
одиночестве, думаю, графу также не помешает посторонняя помощь. У вас
наверняка наготове есть девчонки или мальчишки, которые смогут возбуждать,
сосать и сократировать нас, и мы доберемся до алтарей Каллипигийской Венеры
бодрыми и сильными.
Олимпия дернула за сонетку, и в комнату в тот же миг вошли две
пятнадцатилетние девочки — блудница всегда держала помощниц под рукой.
— Ага, очень хорошо, — заметил вельможа, — пусть немедленно приступают
к своим обязанностям.
Они повиновались с полуслова, и в их детские руки Киджи вложил
бесславные остатки своей мужественности, не переставая покрывать поцелуями
мои ягодицы; скоро язык его проник в норку, но никаких признаков успеха я не
ощутила. Более удачливый Браччиани тем временем уже проник в анус княгини, а
ее служанка, стоя на коленях, сосала ее отверстие.
Более удачливый Браччиани тем временем уже проник в анус княгини, а
ее служанка, стоя на коленях, сосала ее отверстие. Киджи несколько мгновений
смотрел на них, потом рассвирепел, раздвинул мои ягодицы, вложил между ними
свой полуотвердевший член и велел девочке пороть себя, но, увы, негодяи
только опозорил мои прелести: ему недоставало стойкости, и он отступил. А
вину за свое поражение возложил на бедную девочку.
— Если бы ты постаралась, — взревел он, — этого бы не произошло. — И
мощным пинком отшвырнул ребенка далеко в сторону.
— В чем дело, монсиньор, в чем дело! — воскликнула Олимпия. — Накажите
эту тварь построже, выпорите ее, я никогда с ними не церемонюсь.
— Вы правы, мадам, — сказал Киджи, хватая хлыст.
И несмотря на трогательную грацию и нежность юного создания, несмотря
на обольстительное тело, варвар с такой яростью накинулся на него, что
шестым ударом вырвал большой кусок плоти. Я заметила, что его дикий взгляд
блуждает по моим ягодицам, а рука крепко сжимает хлыст и подбодрила его:
— Бейте, не бойтесь и бейте сильнее. Я догадываюсь, чего вам хочется и
готова принять ваши удары. Давайте же, дорогой, и не щадите меня.
Киджи не заставил просить себя дважды и выпорол меня так основательно,
что его вялый орган обрел силу и достаточную стойкость, чтобы пронзить меня.
Я поспешно приняла нужную позу, он овладел мною, и тела наши возликовали.
— Что вы думаете насчет оргазма? — поинтересовался Браччиани,
пристраиваясь сзади к моему партнеру.
— Думаю, пока не стоит, — отвечал Киджи. — Впереди у нас серьезное
дело, поэтому лучше сохранить силы: мы можем позволить себе пролить сперму
только во время агонии Корнелии и ее семейства.
На том и порешили, и, не обращая никакого внимания на наши ощущения,
оба распутника в тот же момент, сошли с боевых коней, и на смену
удовольствиям похоти пришли застольные наслаждения. Посреди трапезы Киджи,
почти совершенно пьяный, предложил положить на стол одну из — девочек, ту,
которую он не порол, и полакомиться с ее ягодиц горячим душистым омлетом.
Так и было сделано, и бедный ребенок зашелся в крике от невыносимой боли,
что нисколько не помешало пирующим хладнокровно втыкать вилки в кусочки
яичницы, лежавшей на подносе из ободранной и окровавленной плоти.
— Было бы забавно запить все это соком из ее грудей, — заметил
Браччиани.
— Я согласен, — сказал Киджи, — только прежде я вставлю ей клистир из
кипящей воды.
— Я тоже хочу сделать ей клистир: влить во влагалище-порцию уксуса, —
подхватила Олимпия хриплым голосом, который обычно появлялся у нее в те
моменты, когда ее голову посещала особенно гнусная идея.
— Раз уж и мне надо высказаться, — сказала я, оглядев собравшихся, — я
предлагаю съесть еще по омлету с личика этого милого создания, чтобы
ненароком выколоть ей глаза, а потом насадить ее на вертел и оставить в
центре стола для украшения.