Агония началась, она
была ужасна, и невозможно описать словами действие этого яда; настолько
сильны были припадки бедной мадам Нуарсей, что она то сворачивалась в
клубок, то мелко-мелко содрогалась всем телом, как будто пораженная
электрическим ударом, то застывала как парализованная. Губы ее пузырились
белой пеной, ее стоны перешли в глухой жуткий вой, которого никто в доме,
кроме нас, не мог слышать, потому что были приняты все необходимые меры
предосторожности.
— Восхитительно, восхитительно, — бормотал Сен-Фон, добросовестно
обрабатывая мой зад. — Я бы, кажется, отдал все на свете, чтобы трахнуть ее
в таком состоянии.
— Нет ничего проще, — откликнулся Нуарсей, — попытайтесь, а мы
придержим ее.
Наши исполнительные помощники навалились на бедняжку, заставили
утихомириться, придали ей соответствующее положение, с обеих сторон
раздвинули ягодицы, и Сен-Фон погрузил между ними свой член.
— Гром и молния! — завопил он. — Я кончаю. — И он кончил. Его тут же
сменил Дальбер, за ним — Нуарсей; но когда его полуживая жена, каким-то
нечеловеческим чутьем, почувствовала своего палача, она бешено забилась,
словно в припадке, и разбросала всех, кто держал ее, потом, как обезумевший,
смертельно раненный зверь, вцепилась ему в лицо. Нуарсей испуганно
отшатнулся назад, а мы еще теснее сгрудились вокруг нее.
— Не трогайте ее, не трогайте! — закричал Сен-Фон, возвращая свой
инструмент в мой зад. — Давайте полюбуемся на агонию загнанного зверя.
Тем временем Нуарсей пришел в себя и пожелал отомстить за оскорбление:
он уже занес руку для новых, еще более страшных пыток, но Сен-Фон остановил
его и сказал, что это только помешает и лишит нас удовольствия наблюдать за
действием яда. Неожиданно в голову мне пришла новая мысль.
— Господа, — предложила я, — наблюдать — это мало, мне кажется, скоро
ей понадобится исповедник.
— Пускай убирается к черту, и тот сам исповедует эту шлюху, — заворчал
Нуарсей, несколько успокоенный, потому что его уже обсасывала Лолотта. —
Пусть убирается ко всем чертям! Если когда-нибудь я и хотел, чтобы
существовал ад, так только затем, чтобы ее душа прямиком направилась туда и
чтобы я мог, пока жив, наслаждаться при мысли о ее мучениях.
И эти неосторожные слова, как нам показалось, ускорили конец агонии.
Мадам де Нуарсей простилась со своей душой, и трое наших распутников
разрядились почти одновременно, сливая ужасные проклятья в один жуткий хор.
— Вот и все, — сказал Сен-Фон, разминая свой член и выдавливая из него
последние капли спермы. — То, что мы совершили, наверняка будет одним из
наших самых прекрасных деяний. Одним словом, я бесконечно доволен. Я давно
мечтал избавить мир от этой глупой курицы, пожалуй, она надоела мне не
меньше, чем собственному супругу.
— Вот и все, — сказал Сен-Фон, разминая свой член и выдавливая из него
последние капли спермы. — То, что мы совершили, наверняка будет одним из
наших самых прекрасных деяний. Одним словом, я бесконечно доволен. Я давно
мечтал избавить мир от этой глупой курицы, пожалуй, она надоела мне не
меньше, чем собственному супругу.
— Это факт, — вставил Дальбер, — ведь вы, конечно, сношались с ней не
реже, чем он.
— Даже еще чаще, — добавил мой любовник.
— Во всяком случае, — обратился Сен-Фон к Нуарсею, — я намереваюсь
заключить соглашение: вы принесли в жертву свою жену, и теперь у вас будет
другая, ибо я отдаю вам свою дочь. Кстати, мне очень понравился сегодняшний
яд: он дает отличные результаты, и жаль, что мы не можем быть свидетелями
смерти всех тех, кого уничтожаем подобным образом. Увы, нельзя быть
одновременно в разных местах. Но, как я уже сказал, моя дочь будет вашей,
дорогой друг, и слава небесам за то, что они посылают мне такого любезного
зятя, и за то, что женщина, которая дала мне этот яд, не обманула меня.
Здесь Нуарсей наклонился к Сен-Фону и что-то прошептал ему на ухо, как
мне показалось, это был вопрос. Тот кивнул в знак согласия. Затем повернулся
ко мне.
— Жюльетга, — сказал он, — приходите завтра ко мне, и мы подробно
обсудим то, о чем я сегодня говорил вам. Поскольку Нуарсей снова женится,
ваше присутствие в его доме вряд ли понадобится, и я предлагаю вам переехать
ко мне. Я надеюсь, что моя прочная репутация перейдет и на вас, а деньги и
удобства, которыми я собираюсь осчастливить вас, будут более чем достаточной
компенсацией за потерю, которую вы при этом понесете. Вы мне нравитесь
необычайно: у вас блестящее воображение, неподражаемое хладнокровие в
злодействе, великолепный зад и, по моему мнению, вы жестоки и распутны,
следовательно, обладаете всеми достоинствами, которые я уважаю.
— Мой повелитель, — ответила я, — с нижайшей благодарностью я принимаю
ваше предложение, но должна сказать, потому что не хочу скрывать это, что я
влюблена в Нуарсея, и мне не доставляет радости мысль о том, чтобы потерять
его.
— Вы не потеряете меня, дитя мое, мы часто будем видеться. — так
ответил мне ближайший друг Сен-Фона и будущий его зять, — лучшие часы нашей
жизни мы будем проводить вместе.
— Пусть будет так, — сказала я, — в таком случае у меня нет причин для
отказа.
Молодым педерастам и проституткам дали ясно понять, какие последствия
будет иметь малейшая несдержанность и неосторожность с их стороны, и, все
еще находясь под большим впечатлением от случившегося, они поклялись забыть
об этом; останки мадам де Нуарсей закопали в саду, и мы распростились друг с
другом.
Непредвиденным обстоятельством оказалась задержка с женитьбой Нуарсея,
а также с исполнением плана министра: когда я на следующий день, с утра,
пришла к нему, его не было дома.
Король, который необычайно жаловал Сен-Фона и всецело доверял ему, в то
же утро призвал его к себе и поручил секретную миссию; Сен-Фон
незамедлительно выехал из города, а по возвращении ему была пожалована
«голубая лента» и годовая рента в сто тысяч луидоров.