Ты получила бы огромное удовольствие, наблюдая за этой сценой, жаль,
что у тебя нет времени. Тебе бы наверняка нашлась интересная роль.
— А как это будет происходить?
— Это бывает так: отец захочет отстегать розгами человека, якобы
претендующего на девственность дочери, тот, конечно, протестует против
порки, отец начинает его уговаривать, тот отказывается, потом, потеряв
терпение, хватает трость и устраивает старику хорошую взбучку и в самом ее
разгаре спускает свое семя на ягодицы девочки. Ну, а папаша ползает на
карачках и жадно слизывает жидкость, потом впивается зубами в задницу своего
обидчика и кончает сам.
— Какая-то мудреная страсть, — покачала я головой. — А какую бы роль
могла играть во всем этом я?
— За те удары, которые он получит, отец отыграется на тебе. Ты
отделаешься незначительными царапинами, парочкой синяков и получишь сто
луидоров.
— Продолжайте, мадам, продолжайте. Вы ведь знаете, что сегодня у меня
нет времени.
— Хорошо, у нас осталось двое. Посмотри на ту красивую даму. Она имеет
годовой доход более пятидесяти тысяч и отличную репутацию; у нее страсть к
женщинам — видишь, как плотоядно поглядывает она на остальных. Любит она и
содомитов и вдобавок очень любит своего супруга. Но при этом прекрасно
сознает, что умственная и физическая любовь — это две разные вещи. Она
самозабвенно отдается своему мужу, а сюда приходит удовлетворять другие свои
прихоти — вполне разумный образ жизни.
Наконец, последняя наша дама не замужем. У нее большие претензии, она —
одна из наших самых известных скромниц; если хоть один мужчина на людях
осмелится признаться ей в любви, я уверена, что она закатит ему пощечину, а
здесь, в моем уютном гнездышке, она платит бешеные деньги за то, что ей
прочищают трубы по пятьдесят раз на месяц.
Ну и как, Жюльетта, нужны ли еще примеры? Или достаточно этих, чтобы ты
решилась?
— Я думаю, вы меня убедили, мадам, — ответила я. — Впредь я буду
заниматься этим делом ради своего удовольствия и ради денег тоже и не
побрезгую ничем из того, что вы мне предложите, но с одним условием:
претендент на мои ласки должен выложить, как минимум, пятьдесят луидоров.
— Пятьдесят? Хорошо, дорогая, ты получишь свои пятьдесят монет за один
сеанс, можешь не беспокоиться! — воскликнула Дювержье, преисполненная
радостью. — Мне нужно было только твое согласие. А деньги? С ними не будет
никаких проблем. Только будь умницей, будь послушной, нежной, никогда не
говори «нет», и я осыплю тебя деньгами.
Между тем время шло, и, обеспокоенная тем, что Нуарсея может
насторожить мое долгое отсутствие, я поспешила домой, хотя самым искренним
образом была огорчена, что не смогу понаблюдать за этими красотками в деле и
тем более участвовать в нем вместе с ними.
Мадам де Нуарсей не без неудовольствия приняла соперницу, поселившуюся
в ее доме. Грубый и повелительный тон, каким ее супруг наказал ей безусловно
повиноваться мне, вовсе не заставил ее примириться с моим присутствием: не
проходило и дня, чтобы она не проливала горьких слез печали и зависти,
потому что меня обустроили намного лучше, чем ее, лучше обслуживали, вкуснее
кормили, роскошнее одевали, в моем распоряжении была карета, между тем как
ей лишь иногда позволялось пользоваться каретой мужа; и неудивительно, что
эта женщина меня возненавидела. Однако несмотря на ее ко мне отношение я
пребывала в совершенной безопасности, прекрасно зная, что за мной стоит
мощный интеллект и авторитет хозяина.
Вряд ли стоит подчеркивать, что не любовь двигала Нуарсеем. Он ценил
мое общество потому, что в его глазах я была поводом и средством совершать
преступления; мог ли он, со своим дьявольским воображением, иметь какую-то
иную причину держать меня при себе? Разгул этого негодяя был организован с
размахом. Каждый день — и ничто не могло нарушить этот ритуал — Дювержье
поставляла ему по одной девственнице, чей возраст, согласно его строжайшему
требованию, не должен был превышать пятнадцати лет и быть не менее десяти.
За каждую из них он платил сотню монет, и в соглашении, помимо всего
прочего, оговаривалось, что если Нуарсей увидит — и докажет это, — что товар
не совсем свежий, Дювержье выплачивает ему двадцать пять луидоров в виде
неустойки за нарушение контракта. Несмотря на все эти предосторожности мой
собственный пример доказывает, до какой степени он мог обманываться, и я
предполагаю, что такое случалось нередко. Этот распутник занимался своим
любимым делом, как правило, во второй половине дня; кроме него
присутствовали четверо: два молодых педераста, мадам де Нуарсей и я, и
каждый день его чувствительная и несчастная жена была жертвой тех пикантных
и необычных упражнений, о которых я уже рассказывала. Затем помощников
выгоняли, и мы с хозяином ужинали вдвоем; обыкновенно он -напивался до
беспамятства и заканчивал тем, что засыпал у меня на руках.
Я должна сознаться, друзья мои, что мне уже давно не терпелось
проверить теории Дорваля на практике; от нетерпения у меня чесались руки:
мне во что бы то ни стало требовалось украсть. Однако надо было все обдумать
как следует: в своих способностях я не сомневалась, но нужен был объект, на
котором я могла бы испытать их. Здесь, в доме Нуарсея, для этого были
чрезвычайно благоприятные условия: его доверие ко мне было настолько же
полным, насколько велико было его состояние и безумны его прихоти. И я могла
в любой день и в любую минуту прибрать к рукам десять-двенадцать луидоров
так, что он бы и не заметил их пропажи. Но в силу какой-то игры воображения,
какого-то странного расчета, благодаря ощущению, которое я и сама не смогла
бы объяснить, у меня не было желания причинить зло человеку, который был так
же испорчен, как и я.