Чтобы еще больше
возбудить нашу подругу, мы вложим ей в руки по одному члену: один она
вставит в вагину Раймонды, другой — Элизы; а двое оставшихся будут сношать
вас обеих на глазах Клервиль. Вот тогда ее душа будет довольна.
Действительно, пять минут спустя блудницу было уже не узнать: на ее
губах пузырилась пена, сквозь сжатые зубы вырывались невнятные проклятия и
глухие стоны, и видя, что дальнейшее промедление невозможно, все шестеро
лакеев в продолжение часа, один за другим, покрывали ее как кобылицу, и она
едва не испустила дух от удовольствия. Как только член выходил из влагалища
нашей подруги, мы с Олимпией завладевали им, а в это время Раймонда и Элиза
неустанно ласкали, пороли, щекотали, облизывали нас. Сбригани умело
дирижировал этим оркестром, и мы извергались как полевые орудия. В ход пошли
все изощренные виды разврата, все мыслимые способы; но больше всего нам
понравилось принимать три мужских органа одновременно: два во влагалище,
один в анус. Немногие женщины знают, какое это доставляет наслаждение, когда
под рукой есть опытные копьеносцы; кроме того, я трижды испытала всеобщий
натиск. Это происходило так: я ложилась спиной на одного из мужчин, который
содомировал меня, Элиза, опустившись надо мной на четвереньки, предоставляла
мне лизать ее маленькую несравненную вагину, сверху ее содомировал другой
лакей, он же массировал мне клитор, а Раймонда языком ласкала ему задний
проход. По обе стороны от меня лежали Олимпия и Клервиль, я вводила в их
анусы по одному члену, а обе они сосали фаллосы, принадлежавшие пятому и
шестому лакеям. Все шестеро по восемь раз сбросили сперму, да и невозможно
было отказать им после столь тяжелых трудов.
Приблизительно через неделю после этого приключения курьер доставил нам
приглашение от Фердинанда, который всех троих требовал к себе во дворец в
Портичи. На сей раз король желал устроить спектакль, еще более впечатляющий,
чем предыдущий. Нас провели в роскошно украшенные апартаменты, где стояла
прохлада, особенно приятная после уличной духоты. Шарлотта, неотразимая, как
Флора, ожидала нас в обществе принца Ла Ричча, смазливого хлыща двадцати
четырех лет, который был посвящен в интимные развлечения королевской четы. В
дальнем конце салона, где должно было происходить празднество, в
почтительной позе стояли четверо прелестных детей — две девочки десяти и
одиннадцати лет и два мальчика чуть постарше, одетые в костюмы, наподобие
тех, в какие обряжали свои жертвы древние греки. Благородная и
величественная фигура Клервиль, классически правильные черты ее лица,
несмотря на то, что она была уже не первой молодости, сластолюбивый блеск в
ее глазах — все это произвело большое впечатление на неаполитанскую
королеву.
— Удивительно красивая дама, — вслух признала она.
И как это всегда случается с женщинами нашего сорта, которых от
панегириков до ласк отделяет один шаг, обе блудницы скоро заключили друг
друга в объятия.
— Удивительно красивая дама, — вслух признала она.
И как это всегда случается с женщинами нашего сорта, которых от
панегириков до ласк отделяет один шаг, обе блудницы скоро заключили друг
друга в объятия. Ла Ричча привлек к себе Олимпию, а я стала фавориткой
короля.
— Прежде чем начать совместные утехи, — предложил Фердинанд, — мы
разобьемся на пары — собственно говоря, мы уже сделали свой выбор, —
уединимся в отдельных будуарах, а после приватной беседы объединимся снова.
Пример подала Шарлотта: в сопровождении Клервиль и одной из девочек она
закрылась в своем будуаре. Ла Ричча выбрал одного мальчика и исчез вместе с
Олимпией; Фердинанду достались две жертвы обоего пола, и мы вчетвером
удалились в отдельную комнату. И вот здесь я во всем блеске и размахе
увидела грубое, неуклюжее распутство неаполитанца. Однако точно так же, как
редкие солнечные лучи пробивают тяжелые облака, согревая человеческие
сердца, так сквозь толщу неуклюжести, отличавшей этого коронованного
мужлана, просочились, мало-помалу, признаки изысканного сластолюбия.
После недолгих жестоких развлечений в отдельных будуарах мы вновь
собрались все вместе в просторном салоне, где, подогревая воображение друг
друга рассказами о своих недавних отвратительных поступках, снова
погрузились в океан похоти и вволю насладились всем, что может родиться в
мозгу таких распутных злодеев. Только физическое истощение положило конец
нашим безумствам, и мы распрощались с королевской четой.
Возвратившись, мы нашли Сбригани израненным, лежавшим в постели. Он
утром зашел в кофейню и случайно услышал оскорбления в наш адрес: один
француз громогласно утверждал, что прекрасно знает, кто мы такие, и назвал
нас шлюхами. Хотя, по правде говоря, трудно было выразиться точнее,
Сбригани, движимый чувством преданности, храбро встал на нашу защиту, и
неосторожный болтун получил два хороших удара шпагой в живот.
Мы перевязали его раны, и разговор естественным образом перешел на тему
дуэли.
— Чистейшее сумасшествие, — начала Клервиль, — рисковать своей жизнью в
одиночном бою с человеком, который оскорбил нас. Если этот субъект, —
продолжала наша подруга, попросив позволения временно встать на точку зрения
противоположного пола, чьи обязанности она могла при необходимости исполнять
с большим успехом, — так вот, если этот субъект проявил ко мне явное
неуважение, неужели я должен оказать ему честь и считать его достойным своим
противником? Почему должен я поставить себя в положение, из которого, если к
оскорблению добавится телесная рана, могу выйти изувеченным или вообще могу
не выйти живым. В конце концов это я должен получить удовлетворение, так что
же для этого мне надо подвергнуть опасности свою жизнь? Если же я поступлю
по-другому, скажем, собираясь драться с обидчиком — а драться я обязан в
любом случае, — я прикрою свою грудь кольчугой, обезопасив себя и вынудив
противника только защищаться и отказаться от надежды еще раз поразить меня,
так вот, если я изберу такую тактику, меня назовут подлецом и трусом:
выходит, по этой логике я должен наплевать на здравый смысл и подставить
себя под удар?
Поэтому я предлагаю: пусть обидчик приходит к месту дуэли голым, а
оскорбленная сторона облачится в железные доспехи — этого требует разум и
законы здравого смысла.