Хотя сперма пролилась, и мы несколько успокоились,
никто не подумал о том, чтобы сделать передышку, и лебедка продолжала
работать до тех пор, пока не вытрясла всю душу из несчастных. Вот так
злодейство поступает с невинностью, когда оно обладает богатством и влиянием
и когда ему ничего не остается, кроме как обрушиться на несчастье и
бедность.
Ужасный план, назначенный на следующий день, был приведен в исполнение
в самом лучшем виде. Мы с Олимпией наблюдали катастрофу с террасы и неистово
ласкали друг друга, глядя, как разгораются пожарища. К вечеру все тридцать
семь приютов были охвачены пламенем, и количество погибших превысило
двадцать тысяч.
— Какое блаженство, черт меня побери! — восклицала я, извергаясь при
виде необыкновенного спектакля, ставшего плодом преступления Олимпии и ее
единомышленников. — Как приятно совершать подобные злодейства! О, непонятная
и загадочная Природа, если и вправду оскорбляют тебя такие чудовищные дела,
зачем ты заставляешь меня наслаждаться ими? Ах потаскуха, быть может, ты
меня обманула, внушив когда-то мысль об отвратительной божественной химере,
которой, как говорят, ты служишь; и что если мы являемся твоими рабами еще в
меньшей степени, чем божьими? Быть может, никаких причин не требуется для
следствия, и мы все, подчиняясь слепой, заложенной в нас силе, сами
становимся силой, иррациональной и самодостаточной, и представляем собой
лишь неразумные элементы некоей неподвластной нашему разуму жизни, чьи
тайные замыслы объясняют причину не только всеобщего движения, но и причину
всех поступков и людей и животных.
Пожар бушевал восемь дней и ночей, и все это время наши друзья не
показывались; они появились только на девятое утро.
— Все кончено, — сказал судья, — и папа перестал стенать и ломать себе
руки; я получил то, что хотел, поэтому соблаговолите принять свое
вознаграждение. Ваше чувствительное сердце, Олимпия, наверняка бы тронули
эти грандиозные пожары; если бы вы только видели тех девочек, охваченных
паникой, голеньких, метавшихся в поисках спасения от адского пламени, и эту
орду головорезов, которых я расставил у дверей, с вилами в руках, якобы для
того, чтобы спасать несчастных, и которые заталкивали их обратно в огонь,
хотя, разумеется, некоторых, самых симпатичных, они спасли, и теперь эти
юные красотки будут служить моей деспотичной похоти… Ах, Олимпия, если бы
вы видели все это, вы умерли бы от удовольствия.
— Верю, верю, негодник, — улыбнулась мадам Боргезе, — и сколько же душ
вы спасли?
— Около двухсот; они покамест находятся под охраной в одном из моих
дворцов, а потом я их распределю по своим загородным поместьям. Самые
красивые образчики я подарю вам, а вместо благодарности я прошу только
одного: чтобы время от времени вы приводили ко мне вот такие очаровательные
создания.
— И монсиньор указал на меня.
— Я хорошо знаю ваши взгляды относительно нашего пола, и тем более мне
удивительно, что вы до сих пор думаете о ней, — заметила Олимпия.
— Признаться, мои симпатии в данном случае нисколько не связаны с моим
членом; вам хорошо известно, что как только женщина начинает отвечать
любовью на плотские утехи, которыми мы с ней занимаемся, я перестаю платить
ей иной монетой, кроме презрения и ненависти. Я очень часто испытывал оба
эти чувства к предмету своих страстей, и от этого мои удовольствия
возрастали многократно. Точно так же я отношусь к тому, что касается
благодарности, и не люблю, когда женщина воображает, будто я чем-то ей
обязан, коль скоро запятнал себя связью с ней; от женщины я не требую
ничего, кроме покорности и бесстрастия, отличающих тот известный вам
предмет, на который я сажусь каждый день, чтобы справить естественные
надобности. Я никогда не считал, что слияние двух тел может или должно вести
к слиянию двух сердец; на мой взгляд, физическая связь скорее чревата
возникновением таких чувств, как отвращение, презрение, ненависть, но только
не чувства любви; я не знаю другого такого чувства, которое способно
настолько подавить удовольствие и которое было бы так чуждо моему сердцу,
как любовь. Однако, мадам, — продолжал Киджи, взяв меня за руку, — смею
уверить вас, что образ ваших мыслей, чему я был свидетелем, ставит вас в
совершенно другое положение, и вы всегда будете пользоваться уважением
любого свободомыслящего философа.
От лести, которой я, впрочем, не придавала никакого значения, он
перешел к вещам более серьезным и захотел еще раз увидеть мой зад, заявив,
что никогда не насытится таким зрелищем. Поэтому все четверо зашли в тайное
святилище наслаждений княгини, где продолжили мерзкие оргии, и к своей чести
я должна признать, что не могу описать их без некоторого стыда. Эта
дьяволица Боргезе обладала поистине неистощимой и дьявольской фантазией, и
по ее приказанию дуэнья предоставила в наше распоряжение совсем уж необычные
предметы похоти: евнуха, гермафродита, карлика, восьмидесятилетнюю старуху,
индюшку, маленькую обезьянку, громадного мастиффа, козу и четырехлетнего
мальчика, внука старухи.
— Боже мой, — не удержалась я, созерцая весь этот гарем, — какой ужас!
— Никакого ужаса, это самая обычная вещь на свете, — с важностью
заметил Браччиани, — когда вам надоедает одно удовольствие, вас тянет к
другому, и предела этому нет. Вам делается скучно от банальных вещей, вам
хочется чего-нибудь необычного, и в конечном счете последним прибежищем
сладострастия становится преступление. Я не знаю, Жюльетта, какой смысл вы
усматриваете в этих странных предметах, но можете быть уверены, что и
княгиня, и мой друг монсиньор Киджи, и я сам, мы получаем от них величайшее
удовольствие.