Никогда еще месса не казалась мне такой долгой; но вот, наконец, она подошла
к концу, господин де Лорсанж отправился домой, а я осталась под тем
предлогом, что мне захотелось помолиться подольше. Я попросила о встрече с
человеком, который только что служил службу; он появился, и что же вы
думаете, друзья? Ну конечно, это был Шабер. Мы сразу удалились в пустую
часовню, где любезный аббат, поблагодарив судьбу за столь приятный сюрприз и
выразив свою радость от того, что снова встретил меня, рассказал мне, что
большие бенефиции, которыми он располагает в этом приходе, вынуждают его
держать себя в соответствующих рамках, но что я не должна обращать внимания
на его ужимки и гримасы, на его поклоны и расшаркивания, которые «неизбежны
в его положении священнослужителя. К этому он добавил, что его взгляды на
жизнь и его привычки остались прежними, и он будет рад доказать мне это при
первом же удобном случае. Со своей стороны, я поведала ему о своих
злоключениях; он посочувствовал, выразил сожаление, что до сих пор не знал о
моем присутствии в Анжере, так как прибыл сюда всего неделю назад, и тут же
предложил возобновить наше знакомство.
— Зачем откладывать, дорогой аббат? — сказала я. — Возьми меня прямо
здесь и сейчас. Двери церкви заперты, а этот алтарь послужит нам ложем; не
медли, дай мне испытать те удовольствия, которых я была лишена так долго и о
которых тосковала все это время. Ты не поверишь, но с того дня, как я
оказалась в этом мерзком городишке, ни один из тех, кому я отдавалась, даже
и не подумал взглянуть на мою жопку. Представляешь, как я себя чувствовала —
это я-то, которая обожает только содомию и считает все прочие утехи лишь
дополнительным стимулом и прелюдией к самому главному.
— Прекрасно! — обрадовался Шабер, укладывая меня грудью на алтарь и
задирая мои юбки. — Ах, Жюльетта! — снова воскликнул он минуту спустя,
полюбовавшись моими ягодицами. — Твой зад все тот же — божественный зад
Афродиты.
Аббат наклонился и расцеловал его с возрастающей страстью, потом я
почувствовала в своем анусе его горячий язык, его вдохновенный язык, который
полчаса назад с трепетом произносил имя божье… Затем он заменил его своим
членом, и — о, радость! — дрожащий скипетр вошел в меня целиком без остатка.
И я впервые в жизни испытала восторг, который, наверное, охватывает
вероотступника в момент прегрешения. Да, друзья, я испытала неописуемое
блаженство! Как жестоко и неразумно отказываться от порочных привычек и как
сладостно возобновлять их вновь! За время своего вынужденного воздержания от
содомии, я не переставала ощущать самую настоятельную, буквально сводящую с
ума потребность в этом удовольствии, порой она выражалась в таком
невыносимом зуде, что мне приходилось хвататься за любой, попавшийся под
руку инструмент подходящей формы и успокаивать себя таким примитивным
образом; и вот теперь Шабер окончательно вернул меня к жизни.
Заметив, что я
чуть не плачу от радости, он старался изо всех сил, проявил настоящие чудеса
стойкости и выносливости и, будучи молодым и сильным, не покинул мой зад до
тех пор, пока не совершил три оргазма.
— Ничто не может заменить это блаженство, на мой взгляд, ему нет
равного в мире, — заметил аббат, переводя дух и лукаво глядя на меня. — Или
ты с этим не согласна?
— Ах, Шабер, как тебе не совестно задавать такие вопросы! Ведь ты не
встречал в своей жизни более страстной поклонницы содомии, чем Жюльетта. И
мы должны видеться как можно чаще, дорогой.
— Непременно, милая Жюльетта, клянусь небом. Ты не пожалеешь о том, что
вновь встретила меня, это я тебе обещаю.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что у меня есть друзья и единомышленники в этом городе.
— Ах, негодник, ты намерен торговать мною?
— С твоими талантами и вкусами, тебе больше пристала роль шлюхи, нежели
та жалкая жизнь, что ты ведешь сейчас.
— Благодарю тебя, аббат, я очень тронута твоими словами. Воистину жалка
судьба верной супруги в этом мире, да и само это звание предполагает что-то
глупое и неприятное. Всякая целомудренная жена — либо сумасшедшая, либо
идиотка: она не в силах стряхнуть с себя предрассудки и хоронит себя под их
бременем в силу своего слабоумия или же по причине физических недостатков,
поэтому Природа просто-напросто обделила ее и сделала всеобщим посмешищем.
Женщины рождены для блуда, созданы для него, а те, что всю жизнь остаются
недотрогами, вызывают только жалость и насмешки.
Шабер знал моего супруга и считал его фанатиком и изувером, поэтому он
с готовностью предложил вознаградить меня за постные трапезы, которые я
вкушала на супружеском ложе. Случайно услышав, что господин де Лорсанж на
следующий день отправляется по своим поместьям, он посоветовал мне
воспользоваться отсутствием мужа и навестить вместе с ним одно местечко,
чтобы, как он выразился, вспомнить наши парижские развлечения.
— Ты совершаешь великий грех, — сказала я, поддразнивая аббата, — так
как сбиваешь меня с пути праведного. Подумай сам, хорошо ли ты делаешь,
Потакая моим страстям и устилая розами мой путь назад к злодейству? Как ты
можешь соблазнять чужую жену? Ты ответишь за свои проделки и, по-моему, тебе
пора бы остановиться. Твой яд еще не проник в мое сердце — стоит мне только
обратиться к духовному наставнику, не столь развращенному, как ты, и он
научит меня противиться таким порочным желаниям; он объяснит мне, что они
являются порождением грешной души, что, подчиняясь им, я обрекаю себя на
вечные угрызения, на самые жестокие муки, и что есть сатанинские дела,
которым нет прощения. Он, в отличие от тебя, не будет внушать мне, что я
вольна делать все, что угодно, что мне нечего страшиться; он не будет
вдохновлять меня на дурное поведение и сулить безнаказанность, не будет
подталкивать меня к адюльтеру, содомии и к предательству самого близкого мне
человека — богобоязненного, нежного, мудрого, высоконравственного супруга,
всем пожертвовавшего ради своей жены.