Пока я принимала соответствующую позу, он схватил мальчика, положил его
на материнскую спину и начал содомировать; тем временем мать и ее сестра,
стоя на коленях, затачивали под присмотром лекаря инструмент, необходимый
для предстоящей операции. Меня расположили таким образом, чтобы мой зад,
изнемогавший от массивного органа, находился под самым носом у Корнаро,
который время от времени выдергивал копье моего содомита, облизывал его и
снова вставлял на место. Все происходило в точном соответствии с его
замыслом, и когда сперма его закипела, венецианец повернул голову и кивнул
хирургу. Тот выхватил скальпель из рук тетки и с изумительной быстротой
сделал несколько надрезов, вскрыл череп и вытащил мозг, и в этот момент наш
гость, взревев как голодный мул, извергнулся в потроха ребенка, только что
лишенного способности мыслить. Мне кажется, до этого не дошел бы и самый
страшный хищник в джунглях.
— Уф! — выдохнул монстр. — По-моему, это самая приятная вещь на свете.
Теперь пора покончить с остальными. — С этими словами он обрушил на головы
несчастных женщин тяжелую дубинку. — Вот так, вот так, — приговаривал он, —
а потом попробуем их поджаренные задницы.
— Негодяй! — обратилась я к нему, — неужели вам не стыдно того, что вы
совершили?
— Ах, Жюльетта, — вздохнул он, — когда вы дойдете до моего состояния,
вы будете стыдиться только добродетельного поступка.
Вне себя от вожделения, я крепко прижала злодея к своей груди и начала
ласкать его, пытаясь передать ему срое восхитительное ощущение и
восстановить энергию, которую он затратил во время эякуляции. Он щекотал мне
соски и сосал язык, а я, задыхаясь, бормотала какие-то непотребные слова,
говорила ужасные вещи, не переставая возбуждать его руками. Скоро он
потребовал мой зад, и я поняла, что мои усилия принесли плоды; он опустился
на колени и проник языком в мой анус, поглаживая ягодицы, но член его
по-прежнему оставался в самом удручающем состоянии.
— Оргазм выводит меня из строя на целую неделю, — признался он, — вот
как много требуется мне, чтобы восстановить семя. Давайте лучше поужинаем:
возможно, трапеза и добрый напиток, а также застольные пакости вернут мне
силы. Но сперва вы должны совокупиться, Жюльетта, так как, судя по блеску в
ваших глазах, вам нужно срочно кончить.
— Нет, — покачала я головой, — раз вы решили повременить, я буду
дожидаться вас; только вы в этой комнате возбуждаете меня, я хочу видеть,
как прольется ваша сперма, иначе эякуляция у меня не получится.
— В таком случае, — сказал польщенный Корнаро, — пусть наш ужин
сопровождается самыми отвратительными развлечениями, надо превратить его в
жуткую оргию. Не мне подсказывать вам детали: вы знаете мои вкусы, и я вижу,
что у вас богатый опыт.
Возбужденная, как вакханка, Дюран возвестила, что ужин готов.
— В таком случае, — сказал польщенный Корнаро, — пусть наш ужин
сопровождается самыми отвратительными развлечениями, надо превратить его в
жуткую оргию. Не мне подсказывать вам детали: вы знаете мои вкусы, и я вижу,
что у вас богатый опыт.
Возбужденная, как вакханка, Дюран возвестила, что ужин готов. Мы
перешли в просторную трапезную, в середине которой стоял стол, накрытый на
четверых. Кроме меня, Дюран и Корнаро за стол села пятидесятилетняя женщина
по имени Лауренция, известная как самая порочная, самая развратная и
сластолюбивая дама во всей Италии. Она, как и все остальные, предпочла
человеческое мясо: спокойным философским взглядом она окинула расставленные
на столе яства и начала есть, не испытывая никакого отвращения.
Запеченные в крови мясные блюда сопровождались изысканными закусками и
приправами, которых я насчитала более десятка, и, как было условлено с
самого начала, все это запивалось тончайшим и очень старым коньяком. Его
подавали восемь четырнадцатилетних прислужниц очаровательной внешности: они
держали напиток во рту, затем по нашему знаку приближались и впрыскивали его
сквозь розовые сжатые губки в открытую пасть пирующих. За каждым стулом в
почтительном ожидании стояли двое пятнадцатилетних педерастов, готовых
исполнить любое наше желание. Поодаль, на самом виду, располагались четыре
группы, составленные из двух пожилых женщин, двух мулаток, двоих содомитов,
двоих малолетних педерастов, двух молодых девушек и парочки семилетних
детей. Стоило нам поманить пальцем, и любой вызванный предмет подходил к
гостю и предоставлял себя в полное его распоряжение. Вдоль стен комнаты
стояли невысокие помосты, на каждом из них два негра бичевали юную девицу,
которая, как только тело ее оказывалось порванным в клочья, проваливалась в
хитроумный люк, и на ее месте тотчас появлялась другая; справа и слева от
кнутобоев, на том же помосте, другие негры содомировали темнокожих мальчиков
лет двенадцати. Под нашим столом сидели четверо девушек, в чьи обязанности
входило ласкать языком член Корнаро и наши влагалища. С потолка свешивался
огромный канделябр, который заливал зал ярким, наподобие солнечного, светом
и одновременно, в силу необычного своего устройства, бросал обжигающие лучи
на стайку связанных обнаженных детей, стоявших на балконе под самым потолком
и издававших непрестанный жалобный вой. Эта выдумка поразила Корнаро больше
всех остальных, и он рассыпался по этому поводу в восторженных похвалах.
Оглядев восхищенным взглядом весь зал, наш гость сел на свое места и
заметил, что никогда не видел столь сладострастной обстановки.
— А кто эта женщина? — спросил он, глядя на Лауренцию.
— Такая же эпикурейка, как и вы, — ответила Дюран, — распутница,
которая способна превзойти вас по бесстыдству и вагину которой обсасывают в
эту самую минуту точно так же, как и ваш орган.
— Все это прекрасно, — заметил Корнаро, — но на мой взгляд, прежде чем
сесть за стол, эта синьора и мадам Дюран должны были показать мне свои
задницы.