Надеюсь, вы понимаете, что я не настолько обременяла себя подобными
делами, чтобы забыть о себе; я была достаточно богата и тратила огромные
средства на свои удовольствия; мое беззаботное тело купалось в океане самого
мерзкого разврата. Находили утоление и мои наклонности к воровству и
убийству, и если мое коварное воображение приговаривало кого-нибудь к
смерти, промежуток времени между замыслом и его исполнением, как правило,
был очень короток.
Между тем в дом толпой валили женщины: некоторые хотели узнать свою
судьбу, другие желали в спокойной обстановке погрузиться в редчайший по
гнусности разгул. Благодаря принимаемым нами мерам мы могли предоставить
ненасытным нашим посетительницам любое количество мальчиков и девочек и
Гарантировали абсолютную тайну. Мы оказывали услуги молодым парочкам,
которым чинили препятствия родители и которые приходили искать у нас приют.
В наших скупо освещенных будуарах заключались временные союзы на одну ночь,
когда мужчины не видели лиц женщин, с которыми развлекались: отцам мы
подкладывали их дочерей, братьям — сестер, священникам — их прихожанок.
Однажды ко мне пришли две женщины двадцати и двадцати пяти лет, обе
очаровательные в высшей степени и обе, воспылав ко мне страстью, просили
меня внести в их игры порядок и участвовать в них. После ужина мы легли в
постель; их мания заключалась в том, что они сосали мне язык и вагину. Они
сменяли друг друга в таком стремительном темпе, что я не успевала
сообразить, которая из них минуту назад целовала меня в рот, а которая
ласкала влагалище. В продолжение этой сладострастной карусели я непрестанно
ласкала их обеими руками, иногда брала искусственный орган и по очереди
прочищала им оба отверстия, и скажу откровенно, что я не встречала женщин,
более похотливых, нежели эта парочка. Трудно представить себе, какие они
придумывали трюки, какие неслыханные вещи говорили во время этих бешеных
утех. Я помню, как одна из них настолько потеряла рассудок, что порывалась
бежать и отдаться больным сифилисом, которые содержались в госпитале
неподалеку от моего дома.
Может быть, читатели смогут объяснить мне, что происходит в голове
представительниц моего пола, а мне это не под силу. Я могу только добавить,
что Природа бесконечно благосклоннее относится к лесбиянкам, нежели ко всем
прочим женщинам; одаряя их более богатым, более гибким воображением, она
дает им безграничные средства испытывать наслаждение {Эти восхитительные
создания, презираемые недалекими людьми, и в повседневной жизни обнаруживают
те же самые свойства, которыми они славятся в плотских утехах: они умны,
талантливы, обаятельны, они полны очарования; и вам, робкие и несчастные
женщины, остается лишь завидовать им. (Прим. автора)}.
Еще одним запомнившимся приключением была прогулка, которую я совершила
в компании четверых венецианок.
(Прим. автора)}.
Еще одним запомнившимся приключением была прогулка, которую я совершила
в компании четверых венецианок.
Они дождались ветреного дня и посадили меня в гондолу, когда в небе
сверкали молнии. Пока мы отплыли на некоторое расстояние в открытое море,
разразился настоящий шторм и загрохотал гром.
— Вот теперь, — заявили мои шаловливые спутницы, — будем ласкать друг
друга и бурными извержениями покажем наше презрение к ярости моря.
В следующий момент они прыгнули на меня как четверка обезумевших
Мессалин. Разумеется, я достойно ответила на их ласки; возбужденная таким
проявлением чувств, я присоединилась к их хору, поносившему последними
словами химеричного Бога, который, как говорят, порождает их. Между тем
гремел гром, все небо полосовали молнии; гондола наша болталась, как щепка,
на ревущих волнах, а мы богохульствовали, мы извергались и бросали вызов
Природе, которая взъярилась на все сущее и благословляла только наши
удовольствия.
Одна очень хорошенькая женщина пригласила меня на обед в свой дворец.
Мне пришлось на ее глазах возбуждать ее пятнадцатилетнего сынка, после чего
в его присутствии мы ласкали друг друга. Потом она позвала дочь, которая
была на год младше брата, и велела мне возбуждать девочку, пока сын
содомировал свою мать. Затем она держала дочь, подставив ее зад
содомистскому натиску сына; в продолжение этой процедуры я облизывала
девочке вагину, а мать языком ласкала анус содомита. Пожалуй, никогда прежде
я не встречалась с более хладнокровной и умной развратницей. Узнав о том,
что мы торгуем ядами, она попросила доставить ей целый набор наших снадобий.
Я поинтересовалась, уж не собирается ли она угостить ими очаровательные
создания, которыми мы только что наслаждались.
— А почему бы и нет? — ответила она. — Если я бросаюсь в море порока,
меня ничто не может остановить.
— Вы — прелесть, — заметила я, целуя ее в губы, — ведь в таких случаях
чем больше запретов мы попираем, тем сильнее извергается наше семя.
— Значит мое извержение будет неистовым, — улыбнулась она, — ибо
преграды и запреты мне неведомы.
Шесть месяцев спустя она осталась без мужа, без родителей и без детей.
Как-то раз за мной послал член Совета Десяти Венецианской республики,
которому потребовалась женщина обслуживать его сына в то время, пока он его
содомировал.
Другой вельможа, также заседавший в этом высоком Совете, потребовал,
чтобы я забавлялась с его сестрой, перезрелой и уродливой самкой; сам он
содомировал ее, потом совершил содомию со мной, и в завершение я получила
сотню ударов бичом от его сестры.
Короче говоря, не существует на свете таких сладострастных и мерзких
способов удовлетворить похоть, которыми бы мы с Дюран не предавались с
рассвета до ночи; не проходило и дня без того, чтобы наш промысел —
проституция, сводничество, предсказания судьбы и отравления — не приносили
нам тысячу цехинов, а то и того больше.