Пока вассал по очереди содомировал нас, господин Мондор — мы узнали имя
финансиста много позже — трудился над лакейским задом, неторопливо погружая
туда и вытаскивая обратно свой отвердевший член. Скоро страсть его достигла
предела, и чтобы добавить ветра в ее паруса, он громко потребовал жертву.
Ему тотчас доставили одиннадцатилетнего мальчика. Мондор с ходу овладел
ребенком, а слуга то же самое сделал с хозяином. Потом злодей попросил нас
распороть мальчику грудь и вытащить оттуда сердце; он схватил его и начал
натирать им свое лицо; минуту спустя, залитый с головы до ног кровью,
испуская вопли, напоминавшие ослиный рев, старый распутник сбросил свое семя
в бездыханное детское тело. Как только он кончил, вышел из комнаты, не
сказав никому ни слова. Вот вам наглядный пример того, как разрушительно
действует распутство на робкие души. Это всегда происходит именно так:
угрызения совести и стыд накатывают волной в тот самый момент, когда
изливается сперма, потому что такие люди, неспособные усвоить твердые
принципы, полагают, будто в их поведении, если оно хоть в чем-то отличается
от общепринятых норм, есть нечто постыдное и дурное.
— Кто этот странный субъект? — с удивлением спросили мы у мадам Дюран.
— Чрезвычайно богатый человек, — ответила она. — Но я не могу назвать
вам его имя, ведь и вам бы не понравилось, если бы я направо и налево
рассказывала о вас.
— Его развлечения не идут дальше того, что мы увидели нынче?
— Обычно он сам совершает убийство, однако сегодня, очевидно, был не в
форме и попросил вашей помощи. Я вижу, вы удивлены его странным поведением?
Ну что ж, вы не ошиблись: он действительно отличается стыдливостью и
щепетильностью в подобных делах. Кроме того, он очень набожный человек и
после таких жутких утех непременно бежит молиться Богу.
— Бедняга, он воистину достоин жалости. Если человек не в состоянии
сокрушить вульгарные предрассудки, ему лучше вообще не ступать на наш путь,
ибо тот, кто, избрав его, не пойдет по этой дороге твердым, уверенным шагом,
обречен на многие неприятности в жизни.
После этого мы облачились в одежду, забрали свои покупки, еще раз
поблагодарили и щедро вознаградили гостеприимную хозяйку и возвратились в
карету с решительным намерением регулярно посещать Дюран и как можно лучше и
плодотворнее употребить снадобья, купленные у нее.
— Я собираюсь отравить первого, кто встретится на моем пути, —
мечтательно сказала Клервиль, — причем без всякого повода, просто ради того,
чтобы совершить то, что уже сейчас возбуждает меня безмерно и вытесняет из
моего сердца все остальные соблазны.
А у меня вдруг возникло острое желание познакомить с Дюран Бельмора:
мне показалось, что они созданы друг для друга, и я всю дорогу представляла
своего любовника в объятиях этого исчадия ада. При первой же встрече я
упомянула ее имя; он был с ней не знаком, но согласился навестить ее вместе
со мной.
При первой же встрече я
упомянула ее имя; он был с ней не знаком, но согласился навестить ее вместе
со мной. Рассыпавшись в извинениях за то, что я столь непростительно
игнорировала ее — дело в том, что прошло довольно много времени после того
памятного посещения ее дома, так как у меня не нашлось ни одной свободной
минуты, — я представила ей графа, и она очень благосклонно встретила его.
Восхищенный всем увиденным, он сделал многочисленные покупки и, конечно же,
воспылал вожделением к обольстительной хозяйке. Я не обманулась в своих
надеждах, и моему взору предстала удивительно сладострастная сцена — первым
делом Бельмор совершил с колдуньей акт содомии, затем спросил, не сможет ли
она удовлетворить самое горячее его желание. Я дала ей необходимые
пояснения, были доставлены жертвы, и Бельмор без промедления, с моей
помощью, насладился вдосталь.
— Сударь, — обратилась к нему растроганная хозяйка, — позвольте
выразить вам свое восхищение, потому что ваша страсть покорила меня. Если вы
еще раз навестите мой дом, скажем, послезавтра, я покажу вам спектакль
примерно в том же духе, только в тысячу раз более впечатляющий.
Мы прибыли в назначенный день, но никто не открыл нам дверь. Окна были
плотно прикрыты ставнями^ дом казался совершенно безлюдным, и мы уехали ни с
чем. Несмотря на долгие и усердные поиски и запросы, которые я предприняла,
мне так и не пришлось узнать, что сталось с этой необыкновенной женщиной.
В последующие два года моей жизни не произошло ничего, заслуживающего
внимания. Я по-прежнему жила на широкую ногу, мои жестокие утехи множились с
каждым днем и, в конечном счете, довели меня до того, что я утратила всякий
вкус к, обычным удовольствиям, которые в изобилии предлагает нам Природа; я
дошла до такой стадии, что если развлечения не сулили мне ничего из ряда вон
выходящего или, на худой конец, просто преступного, я даже не давала себе
труда притвориться, будто они меня заинтересовали. Очевидно, так случается,
когда мы достигаем состояния полнейшего безразличия, из которого может нас
вырвать только добродетельная мысль или столь же добродетельный поступок.
Это можно объяснить тем, что душа наша истощена настолько, что самый слабый
голос добродетели может перебороть наше оцепенение, или же тем, что,
подстегиваемые вечной погоней за разнообразием и утомленные от злодейства,
мы начинаем испытывать тоску по чему-то противоположному. Как бы то ни было,
наступает момент, когда вновь появляются давно забытые предрассудки, и если
подобное случается с человеком, который долго шел путем порока и свыкся с
ним, на него могут внезапно обрушиться великие несчастья, ибо нет ничего
страшнее, чем приползти назад в Сузу {Городок в Итальянских Альпах, где в
1629 г. потерпел сокрушительное поражение герцог Савойский.} потерпевшим
поражение и опозоренным.
Мне как раз пошел двадцать второй год, когда Сен-Фон изложил мне
очередной гнусный план. Он все еще тешил себя мыслью сократить
народонаселение и теперь задумал уморить голодом две трети Франции и с этой
целью скупить в невероятном количестве съестные припасы, главным образом
зерно; в исполнении этого грандиозного замысла мне предстояло играть главную
роль.