В это
время Моберти обеими руками месил ягодицы своих юных педерастов и целовал в
губы мою подругу.
Через некоторое время он велел мне, оставаясь на софе, опереться руками
в пол, как можно выше поднять задницу и как можно дальше отогнуть назад
голову; один из юношей уселся мне на шею, и Моберти впился языком в его рот;
потом то же самое сделал второй, после чего его сменила Дзанетти, только она
умудрилась подставить для поцелуев свой анус. И снова распутник удержался от
извержения и неожиданно и резко вырвал свой член, причинив мне почти такую
же острую боль, какую я испытала в момент проникновения.
— У нее миленькая жопка, — заметил он, выбравшись из нее, — она
довольно горячая и хорошо сжимается; но сама шлюха постоянно дергается, а ты
знаешь, Дзанетти, что я этого не терплю: только полная неподвижность дает
мне возможность кончить.
Вслед за тем венецианка недолго обрабатывала его розгами, я лежала на
полу, и юные помощники массировали ему член, прижимая его к моим ягодицам.
Потом меня положили на софу, дети легли рядом, и перед разбойником
предстали три соблазнительно торчавших зада; он пытался вломиться в одно из
детских отверстий, встретил яростное сопротивление и со злобой выкрикнул:
— А ну-ка свяжите этого выродка!
С моей помощью Дзанетти скрутила и связала младшего так, что его голова
оказалась между его ног, чтобы Моберти мог поочередно совокупляться и в рот
и в зад, а в довершение всего Дзанетти уселась на мальчика верхом. Когда
были устранены все помехи, Моберти вновь начал приступ: три мощных толчка, и
колоссальный член исчез в анусе несчастного ребенка; я усердно ласкала
задницу распутника, а он сам терзал второго мальчика.
В продолжение сладострастного акта злодей изрыгал из себя ужасные
проклятия. Он непрестанно вопил что-то о преступлениях, о злодеяниях, об
истреблении всего человечества. И при всем этом не сбросил ни капли спермы.
Второго педераста связали тем же образом, что и первого, и Моберти
насладился им тем же способом; только на этот раз уже измученного ребенка
подвесили вниз головой рядом с Дзанетти, сидевшей верхом на втором;
благодаря такому расположению итальянец, которого я порола в это время, мог
целовать три предмета по выбору: юношеский зад, рот и влагалище.
Ругательства его сделались еще ужаснее и громче, и в следующий момент на пол
ручейками полилась кровь: в момент оргазма негодяй несколькими ударами
стилета прикончил обоих — того, кого содомировал, и того, кто висел перед
ним.
— Подлец! — воскликнула я, с новыми силами обрушиваясь на седалище
итальянца. — Ты совершил гнусное убийство, и можешь поздравить себя с тем,
что ты — чудовище.
Извержение его было невероятным, больше похожим на извержение вулкана,
а сам он в эти мгновения напоминал дикого зверя, но никак не человека.
Когда буря стихла, оба трупа вынесли и сбросили в яму, заранее
выкопанную в саду рядом с залом, где происходила оргия; потом трое
оставшихся в живых участника оделись, и Моберти заснул, не дождавшись обеда.
Когда буря стихла, оба трупа вынесли и сбросили в яму, заранее
выкопанную в саду рядом с залом, где происходила оргия; потом трое
оставшихся в живых участника оделись, и Моберти заснул, не дождавшись обеда.
— В самом деле — он необыкновенный человек, — поздравила я Дзанетти.
— Ты еще не все видела, сегодня он был кротким, — сказала она и
добавила, что в доме приготовлены еще две жертвы, две девочки, поэтому
страдания их будут много ужаснее.
— Выходит, он предпочитает наш пол?
— Разумеется. Это отличительная черта всех, кто жесток в своих
удовольствиях: слабость, нежность и деликатность женщин сильнее возбуждают
их, ведь жестокость больше питается беспомощностью жертвы, нежели ее
сопротивлением; чем беззащитнее предмет наслаждения, тем сильнее его
истязают, так как при этом злодей чувствует себя более порочным, отчего его
удовольствие возрастает многократно. А тебе действительно было очень больно?
— Да, он едва меня не изувечил. Я встречалась с мощными членами в своей
жизни, но ни один из них не причинял мне такой боли.
Моберти проснулся очень скоро; открыв глаза, он сразу потребовал есть,
и в ту же минуту был подан обед. Обедали мы в прохладной уютной комнате, где
все было под рукой, так что мы обходились без прислуги. За столом разбойник
объяснил обязанности, которые он намеревался поручить мне в своей преступной
организации: я должна была служить прикрытием его преступлений и подыскивать
жертвы; мне предстояло уйти от Дюран, снять отдельный дом, где я буду
принимать людей, которых он собирался грабить и убивать.
Я сразу сообразила, что на этом пути меня поджидает гораздо больше
опасностей, нежели прибылей, к тому же при богатствах своих я могла обойтись
и без дополнительного заработка и внутренне отвергла предложение разбойника
без лишних колебаний. Но я искусно скрыла свои истинные чувства и, чтобы не
дать повода к подозрениям, с восторгом согласилась, даже захлопав в ладоши,
и обещала сделать все, что от меня потребуется. Мы отметили наш договор
такой роскошной трапезой, какой я давно не вкушала. Когда мы поднялись из-за
стола, Моберти увел меня в маленькую комнату.
— Жюльетта, — так начал он, тщательно закрыв за собой дверь, — ты
достаточно близко познакомилась с моими вкусами, чтобы понять, что свое
главное наслаждение я черпаю в убийстве. Но могу ли я рассчитывать на твое
рвение и твою помощь? Не осталось ли в тебе предрассудков и угрызений
совести?
— Уверяю вас, дорогой, что у вас не будет никаких оснований для
недовольства, — поспешила ответить я. — Очень скоро мое поведение покажет
вам, что я согласилась с радостью, а не из простого желания угодить вам.
И в тот самый момент в моем порочном мозгу сверкнула необыкновенно
коварная мысль.