Если не возражаете, приведу несколько примеров.
В Париже закон карает воров, а в Спарте они пользовались уважением;
грабеж узаконен в Греции и совершенно недопустим во Франции, следовательно,
справедливость — такая же иллюзия, как и добродетель. Скажем, человек сломал
хребет своему врагу и утверждает, что сделал справедливое дело, но спросите,
как к этому относится жертва, и вы увидите, чтс Фемида — это очень
непостоянная и легко внушаемая богиня, и чаша ее весов постоянно склоняется
в пользу тех, кто больше нагружает ее золотом и кому даже не требуется
закрывать повязкой ее ослепленные золотом глаза.
— Однако же, — возразила я, — мне часто приходилось слышать, что
существует высшая, естественная справедливость, к которой всегда и всюду
склоняется человек или, по крайней мере, если и нарушает ее, то горько
сожалеет об этом после.
— Совершеннейшая чепуха, — перебил меня хозяин. — Эта так называемая
естественная справедливость — всего навсего результат слабости человека, его
невежества или его безумия, а чаще всего — его злого умысла. Если он слаб,
он непременно примкнет к лагерю сторонников естественной справедливости и
всегда найдет несправедливым поступок, совершенный сильной личностью,
который направлен против него, но стоит ему набраться сил, и его взгляды на
справедливость изменятся коренным образом и в мгновение ока: с этого момента
он будет почитать справедливым только то, что ему выгодно, что служит его
желаниям; посмотрите на него внимательно, и вы увидите, что хваленая
естественная справедливость основана на эгоизме, поэтому возьмите в
советчицы Природу, когда вы придумываете законы, ибо только так можно
избежать ошибки. Скажите, разве есть предел несправедливости, которую сама
Природа творит ежеминутно? Есть ли что-нибудь более несправедливое, чем,
например, град — каприз нашей праматери, — который разоряет бедного
крестьянина и в то же время не трогает ни одной грозди в винограднике его
богатого соседа? Возьмите войну, опустошающую целые страны по прихоти
какого-нибудь тирана, или ту непостижимую случайность, позволяющую злодею
купаться в богатстве, между тем как честный человек всю свою жизнь пребывает
в нищете и в горе. Возьмите болезни, которые выкашивают население целых
провинций, или постоянную закономерность, когда порок непременно
торжествует, но не проходит и дня без того, чтобы не была унижена
добродетель. Так вот я вас спрашиваю, справедлива ли поддержка, которую
Природа постоянно оказывает могущественному человеку в ущерб человеку
беспомощному?
И можно ли считать несправедливым того, кто следует ее примеру?
Стало быть — и иного вывода из всего сказанного мною быть не может, —
нет ничего дурного в том, чтобы попирать все надуманные принципы
человеческой справедливости, чтобы создать свои собственные законы,
продиктованные нашими собственными потребностями, и законы эти для нас
всегда будут самыми справедливыми, потому что они созданы в угоду нашим
страстям и нашим интересам — самым священным божествам в этом мире; если и
существует истинная несправедливость, то она заключается в том, что человек
отдает предпочтение иллюзиям, игнорируя чувства, данные ему Природой,
которую по-настоящему оскорбляет только наше небрежение этими чувствами.
Вопреки утверждениям вашего незадачливого философа Монтескье, справедливость
не есть нечто вечное, незыблемое для всех времен и народов, истина заключена
в противоположном: справедливость зависит от обычаев, характера,
темперамента, национального духа и морали населения. «Если бы дело обстояло
таким образом, — пишет этот мудрец, — если бы справедливость была лишь
следствием условностей, характера, темперамента и прочих человеческих
качеств, эту ужасную истину лучше всего было бы утаить от человечества…»
{«Персидские письма» Монтескье.} Но зачем скрывать от людей эту важную
истину? «Это чревато большими бедствиями, — продолжает Монтескье, — ибо
человек стал бы бояться человека, и пришел бы конец беззаботному наслаждению
собственностью, честью и самою жизнью». Но какая нужда заставляет принимать
этот ничтожнейший предрассудок и закрывать глаза на истины, столь
всеобъемлющие и жизненно важные? Как можно назвать человека, который, видя,
как мы входим в лес, где его только что ограбили разбойники, даже не
пытается предупредить нас о грозящей опасности? Так давайте наберемся
мужества сказать людям, что справедливость есть миф, давайте признаем
открыто, что у каждого из нас своя правда. Тем самым мы предупредим людей об
опасностях, которыми полна человеческая жизнь, и поможем им принять меры
защиты и выковать себе оружие несправедливости, так как только будучи таким
же несправедливым и порочным, как и все остальные, человек может избежать
ловушек, подстроенных другими. «Справедливость, — поучает нас Монтескье, —
это видимое и подлинное отношение между двумя предметами, которое существует
реально, независимо от того, какими они могут показаться отдельному
человеку».
Встречался ли вам более очевидный софизм? Никогда не была
справедливость видимым и подлинным отношением, реально существующим между
двумя предметами. Справедливость вообще не имеет никакого реального
существования — она есть самовыражение страсти: моя страсть находит
справедливость в одном поступке, ваша находит справедливым совсем другой
поступок, и хотя эти поступки, как это обыкновенно бывает, противоречат друг
другу, наши с вами страсти находят их тем не менее справедливыми. Поэтому
пора перестать верить в фикцию: она не более реальна, чем Бог, в которого
верят глупцы; в мире нет ни Бога, ни добродетели, ни справедливости, нет
ничего доброго, полезного или необходимого, кроме наших страстей, и ничто в
мире не заслуживает уважения, кроме их последствий.
Но и это еще не все: сами несправедливые поступки необходимы для
поддержания мировой гармонии, которую неизбежно нарушает справедливый
порядок вещей. Так ради чего должен я воздерживаться от безумств,
рождающихся ежеминутно в моем мозгу, коль скоро доказано, что они служат
высшему замыслу? Разве моя вина в том, что через меня Природа осуществляет
свой закон и свой порядок на земле? Разумеется, нет.