Никаких признаков отравления я не заметила, так как действие яда было
рассчитано на несколько дней, и рассказала обреченной женщине о гнусных
планах ее сына, правда, представив их как предполагаемые.
— Мадам, — сказала я, — участь ваша незавидна, положение очень
серьезное, и без моей помощи вы погибли. Но ваш сын не одинок в этом подлом
заговоре против вас — его сестры также участвуют в нем, кстати, одна из них
обратилась ко мне за ядом, который должен перерезать нить вашей жизни.
— Что за жуткие вещи вы мне рассказываете?
— В этом мире такие вещи случаются сплошь и рядом, и неблагодарна — да
нет, просто удручающа — миссия того, кому, ради любви к человечеству,
приходится сообщать о них. Вы должны отомстить, мадам, и без всякого
промедления. Я принесла вам то же самое снадобье, которое собираются дать
вам неблагодарные дети, и советую как можно скорее использовать его на них
самих: другого они не заслуживают, как говорится, «глаз за глаз», мадам, ибо
возмездие — вот высшая справедливость. Только держите язык за зубами — ведь
позор ляжет на вашу голову, если узнают, что плоть от плоти вашей замышляет
убийство; отомстите молча, и вы получите удовлетворение и избежите
подозрений. И ни в чем не сомневайтесь: нет ничего дурного в том, чтобы
обратить против заговорщиков меч, который они занесли над вашей головой.
Напротив, сотрите злодеев в порошок, и вы заслужите уважение любого честного
человека.
Я разговаривала с самой мстительной женщиной во Флоренции — это я
поняла сразу. Она взяла яд и заплатила золотом. На следующий же день она
подмешала смертоносный порошок в пищу детей, а поскольку я выбрала для нее
самое сильное средство, ее сын и обе дочери скончались очень скоро, а два
дня спустя в могилу за ними сошла и мать.
Когда похоронная процессия проходила мимо моего дома, я открыла окна и
подозвала Сбригани.
— Иди сюда и посмотри на это впечатляющее зрелище. Я хочу, друг мой,
чтобы ты удовлетворил меня прямо здесь и сейчас. Иди же скорее, дай йне
излить сперму, которая целую неделю кипит в моем влагалище. Я должна, я
просто обязана кончить при виде результата своих преступлений.
Вы хотите знать, зачем я швырнула в эту бойню двух дочерей той женщины?
Ну что ж, я вам отвечу. Обе они были несравненные красавицы; два долгих
месяца разными способами я пыталась соблазнить их, но они устояли — так
разве этого было недостаточно, чтобы возбудить мою ярость? И разве не всегда
добродетель кажется достойной порицания в глазах гнусного злодейства?
Нет нужды говорить вам, друзья мои, что в кипящем котле всех этих
коварных злодеяний моя ‘собственная похоть не дремала. Имея богатейший выбор
превосходных мужчин и великолепных женщин, которых я приводила для чужих
забав, я, конечно же, оставляла самые лучшие экземпляры для себя. Однако я
должна заметить, что итальянцы не отличаются выносливостью в плотских
утехах, им нечем похвастать в смысле величины основной части тела, к тому же
они не блещут здоровьем, и неудивительно, что занималась я исключительно
сафизмом.
Имея богатейший выбор
превосходных мужчин и великолепных женщин, которых я приводила для чужих
забав, я, конечно же, оставляла самые лучшие экземпляры для себя. Однако я
должна заметить, что итальянцы не отличаются выносливостью в плотских
утехах, им нечем похвастать в смысле величины основной части тела, к тому же
они не блещут здоровьем, и неудивительно, что занималась я исключительно
сафизмом. В ту пору графиня Донис была самой богатой,, самой красивой, самой
элегантной и отъявленной лесбиянкой во всей Флоренции; весь город говорил,
что я состою с ней в близких отношениях, и слухи эти были не беспочвенны.
Синьора Донис была тридцатипятилетней вдовой, прекрасно сложенной
женщиной с очаровательным лицом, обладала ясным и светлым умом, большими
познаниями и не меньшими талантами. Распущенность и любознательность — вот
что привлекало меня в ней, и мы вместе предавались самым необычным, самым
непристойным и сладострастным утехам. Я научила графиню искусству оттачивать
удовольствия на оселке утонченной жестокости, и блудница, впитав в себя мой
опыт и мои уроки, почти сравнялась со мной в порочности.
— Знаешь, любовь моя, — призналась она мне однажды, — только теперь я
поняла, какие необычные желания возникают при мысли о преступлении. Я бы
сравнила это с искрой, которая мигом воспламеняет все, что может гореть;
огонь разгорается по мере того, как находит все новое и новое топливо, и
наконец превращается в такой сильный пожар, что его не потушить морем
спермы. Но скажи, Жюльетта, должна же существовать какая-то теория, которая
объясняет этот феномен, имеет свои принципы и свои правила так же, как и
любая другая теория… Я горю желанием познать весь этот механизм, а тебя,
мой ангел, умоляю научить меня, как управлять всем этим; только ты можешь
помочь мне, так как тебе известны все мои наклонности и вкусы.
— Милая синьора, — отвечала я, — я слишком люблю свою ненаглядную
ученицу, поэтому не брошу ее на половине пути, ведущем к познанию. Удели мне
немного внимания, и я изложу тебе правила, которые помогли мне сделаться
такой, какой ты меня знаешь сегодня. Начну с вопроса, любезная графиня:
всякий раз, когда тебя подмывает совершить преступление, какие меры
предосторожности должна ты принять, исключая, разумеется, те, которые
диктует сам ход событий? Я выдержала многозначительную паузу и продолжала: —
Во-первых, следует заранее, за несколько дней до преступления, рассмотреть и
взвесить все его последствия — те, что принесут тебе выгоду и, особенно
внимательно, те, что могут оказаться для тебя роковыми: их надо изучить так,
будто они неизбежны. Если ты замышляешь убийство, помни, что на земле нет
такого человека, который жил бы совершенно одиноко и изолированно от других
^-всегда найдутся знакомые, друзья или родственники, и они могут причинить
тебе большие неприятности. Эти люди, кто бы они ни были, рано или поздно
хватятся твоей жертвы и неизбежно придут к тебе, поэтому, прежде чем
действовать, подготовься к разговору с ними, к ответам на их вопросы и к
другим возможным мерам на тот случай, если твои объяснения их не
удовлетворят.