Давайте же рассуждать
так же здраво и в отношении других животных и видеть в убийстве только руку,
направляемую непреложными законами, руку, которая служит Природе и через
преступления, какими бы чудовищными их ни считали, действует ради каких-то
неизвестных нам целей или же предотвращает несчастья, в тысячу раз более
ужасные, нежели те, что она творит.
«Софистика! Голая софистика! — завопят глупцы, услышав мои слова. — На
самом деле убийство оскорбляет Природу, и тот, кто его совершил, будет
терзаться до конца своих дней». Так могут рассуждать только круглые идиоты.
Убийца терзается совсем не потому, что поступок его плох сам по себе, и в
тех странах, где убийство пользуется почетом, он не терзается — будьте
уверены в этом… Разве воин рыдает над поверженным врагом? Единственное
неприятное чувство, которое мы испытываем при убийстве, вызвано его
запретностью; у каждого человека в жизни бывают моменты, когда сердце его
сжимается от страха перед вполне обычным поступком, если в силу каких-то
обстоятельств он подпадает под запрет. Например, прибитый к дверям знак,
запрещающий вход, кого угодно заставит ощутить неприятный холодок в спине,
хотя человек и не видит ничего дурного в том, чтобы переступить порог. То
есть страх этот порождается только фактом запрета, а не самим поступком, в
котором может и не быть ничего преступного. Малодушие — кратковременное
чувство вины и страха, сопровождающее убийство, — проистекает только из
предрассудка и никоим образом не связано с реальностью. Но представим на
минуту, что ветер подул в другую сторону, что меч правосудия поражает то,
что совсем недавно называлось добродетелью, а закон вознаграждает
преступление, и вы увидите, как добродетельные будут трястись от страха, а
злодеи вздохнут спокойно, хотя и те и другие будут продолжать заниматься
своим любимым делом. В таких случаях Природа безмолвствует, возмущенный
голос, грохочущий в нашей душе, принадлежит предрассудку, с которым легко
справиться, если приложить немного усилий и иметь желание. Однако существует
некий священный орган, чей проникновенный шепот мы слышим прежде, чем
раздадутся голоса заблуждения или воспитания; этот таинственный голос
напоминает нам о нашей связи с первичными элементами и подталкивает нас к
гармоничному слиянию этих элементов и их сочетаний в новую форму, которую
выбирают сами эти элементы. Этот голос — негромкий и неназойливый — не
вдалбливает в нас божественные проповеди, не напоминает нам о кровных узах
или общественных обязанностях, которые насквозь фальшивы, но изрекает одну
только правду. Между прочим, тот голос не внушает нам поступать с другими
так, как мы хотим, чтобы поступали с нами, и если мы внимательно
прислушаемся к нему, окажется, что он говорит нам нечто противоположное.
«Помните, — говорит нам Природа, — всегда помните: все зло, которое вы
наносите ближнему, воздается вам добром и сделает вас счастливым; законы мои
гласят, что вы должны истреблять друг друга и без конца и без раздумий
вредить ближнему своему.
Этот голос — негромкий и неназойливый — не
вдалбливает в нас божественные проповеди, не напоминает нам о кровных узах
или общественных обязанностях, которые насквозь фальшивы, но изрекает одну
только правду. Между прочим, тот голос не внушает нам поступать с другими
так, как мы хотим, чтобы поступали с нами, и если мы внимательно
прислушаемся к нему, окажется, что он говорит нам нечто противоположное.
«Помните, — говорит нам Природа, — всегда помните: все зло, которое вы
наносите ближнему, воздается вам добром и сделает вас счастливым; законы мои
гласят, что вы должны истреблять друг друга и без конца и без раздумий
вредить ближнему своему. Поэтому я вложила в вас неистребимую потребность
творить зло, ибо я желаю вам добра. Пусть ваши близкие — отец, мать, сын,
дочь, племянница, жена, сестра, муж, друзья ваши — будут для вас не дороже,
чем самый последний червь, ползающий по земле; все эти связи, обязанности,
привязанности придуманы не мною, но порождены слабостью, воспитанием и
безумием, ко мне они не имеют никакого отношения; вы можете нарушать и
попирать их, презирать и отменять их — меня это не касается. Вы — такое же
творение мое, как бык, осел, артишок или вошь; всем вам я дала способности —
одним больше, другим меньше, — и каждый из вас должен сполна использовать
свои собственные. Однажды покинув мое чрево, вы больше мне не принадлежите,
и я не отвечаю за ваши поступки. Если вы пребываете в добром здравии и
размножаетесь — меня это не волнует, если вы истребляете и себя и себе
подобных, если вы, употребляя ваши способности, сметете с лица земли все три
царства и опустошите ее, и ничего на ней не останется, я буду безмерно рада,
ибо в свою очередь смогу использовать атрибуты своего могущества и свою
способность созидать, плодить новых существ, которой лишило меня ваше
проклятое потомство. Прекратите творить, уничтожьте все сущее — вы ни в
малейшей степени не нарушите мой замысел и мой промысел. Но что бы вы ни
делали — уничтожали или созидали — в моих владениях ничего от этого не
убудет; лист, упавший с дерева, так же полезен для меня, как и могучие
кедры, растущие в лесах ливанских, и питающийся падалью червь ничуть не хуже
в моих глазах, нежели самый могущественный король на земле. Поэтому крушите
или созидайте по мере сил и возможностей ваших: завтрашнее солнце взойдет на
прежнем месте, миры, которые я бросила в бесконечное пространство, будут
продолжать свой бег по своим орбитам, а если вы разрушите все, если все три
царства будут уничтожены вашей порочностью и не смогут восстать из праха,
утратив свою способность к взаимному воспроизводству, ну что ж —
уничтоженные предательской рукой, они будут заново воссозданы мною, я вновь
сотворю их, и будет на земле так же, как было до сих пор. Таким образом, мне
по душе самые грандиозные, самые чудовищные и самые жестокие злодеяния.
Вот каковы законы Природы, Жюльетта; это единственные законы, которые
она продиктовала, единственные, угодные ей законы, и нарушать их мы не имеем
права.