— Я думала, что он ваш друг.
— У меня нет друзей, — ответил министр, — мне выгодны отношения с этим
человеком, пока он находится в фаворе у короля, но как только ситуация
переменится, и он попадет в немилость, я первым отшвырну его в сторону. Он
разгадал мои мысли, дал мне понять, что относится ко мне точно так же, и
предложил сотрудничать. Я согласился, и на этом держится наша с ним связь. А
в чем дело, Жюльетта, вам не понравился этот человек?
— Я нашла его невыносимым.
— Честное благородное слово, если бы не политические соображения, я бы
с удовольствием отдал его на вашу милость. Тем не менее мы, наверное, сумеем
устроить его падение. Вы настолько полюбились мне, дорогая, что нет ничего
на свете, чего бы я не сделал для вас.
— Но вы же говорили, что имеете перед ним какие-то обязательства?
— Кое-какие есть.
— Тогда как же, в свете ваших принципов, вы терпите такое положение?
— Предоставьте это мне, Жюльетта. — Затем Сен-Фон переменил тему и
снова выразил свое восхищение тем, как я подготовила нынешний вечер. — Вы
женщина с безупречным вкусом и бесконечной мудрости; чем лучше я вас узнаю,
тем больше убеждаюсь, что не должен расставаться с вами.
И потом впервые он обратился ко мне фамильярно, на «ты», и с
торжественным видом разрешил мне, оказав тем самым великую милость,
обращаться к нему точно так же.
— Я буду всю жизнь служить тебе, Сен-Фон, если таково твое желание, —
ответила я. — Мне известны твои вкусы, я буду удовлетворять их и, если ты
хочешь сильнее привязать меня к себе, постарайся угождать моим желаниям.
— Поцелуи меня, небесное создание, а завтра утром тебе выдадут сто
тысяч франков, так что решай сама, знаю ли я желания твоего сердца!
В этот момент к нам подошла старая женщина, просившая подаяние.
— Это еще что такое? — удивился Сен-Фон. — Кто пустил сюда эту шваль? —
Он с изумлением уставился на меня, заметил на моих губах улыбку и сразу
догадался.
— Прелестно, прелестно, — тихо пробормотал он. — Ну и что же тебе
надобно? — повернулся он к нищенке.
— Увы, мой господин, я прошу милостыню, — ответила она. — Может, вы
соблаговолите взглянуть на мою нищету?
Она взяла министра за руку и завела в маленькую хижину, освещенную
тусклой, свешивающейся с потолка коптящей лампой, где на почерневшей от
сырости соломе лежали двое детишек — мальчик и девочка — не старше
восьми-десяти лет, оба голенькие.
— Посмотрите на эту несчастную семью, — обратилась к нам нищенка. — Вот
уже три дня у меня нет для них ни крошки хлеба. Вы очень богатый человек,
так будьте же милостивы и помогите несчастным обездоленным детям. Я вас не
знаю, сударь, но, может, вы знакомы с господином Сен-Фоном?
— Да, — скромно ответил министр.
— Посмотрите на эту несчастную семью, — обратилась к нам нищенка. — Вот
уже три дня у меня нет для них ни крошки хлеба. Вы очень богатый человек,
так будьте же милостивы и помогите несчастным обездоленным детям. Я вас не
знаю, сударь, но, может, вы знакомы с господином Сен-Фоном?
— Да, — скромно ответил министр.
— Так вот, перед вами его рук дело! Он приказал засадить моего мужа в
тюрьму; он лишил нас той малости, что у нас была, и вот в таких условиях мы
живем почти целый год.
Самым главным в этой сцене, друзья мои, тем, чем я вправе гордиться,
была ее абсолютная подлинность: я заранее, с большим трудом, разыскала этих
несчастных жертв несправедливости и алчности Сен-Фона, а теперь представила
их ему во плоти, чтобы снова пробудить в нем порочность.
— Ах, негодяй! — воскликнул министр, пристально глядя на жалкую
женщину. — Да, я хорошо знаком с ним, клянусь Богом, и вы также с ним
познакомитесь: он перед вами… Знаешь, Жюльетта, ты прекрасно устроила эту
встречу, у меня просто нет слов… Ну и на что ты жалуешься? Я отправил
твоего мужа в тюрьму, а он ни в чем не виновен? Это правда. Но это еще не
все: твоего мужа больше не существует. До сегодняшнего дня ты от меня
скрывалась, а теперь отправишься вслед за ним.
— Что мы вам сделали, господин?
— То, что жили со мной по соседству и имели маленькое поместье,’
которое не захотели продать мне. Но теперь оно мое: я вас разорил и завладел
им. И вот ты просишь у меня милостыню. Неужели ты считаешь, что я огорчусь,
если ты сдохнешь с голоду?
— Но ради этих бедных детей…
— Во Франции таких слишком много — около десяти миллионов, и прополоть
сад божий — значит оказать обществу большую услугу, — он, прищурившись,
посмотрел на детей, пнул ногой сначала одного, потом другого. — Впрочем, не
такой уж плохой материал. Зачем ему пропадать зря?
При этом член его отвердел невероятно от всего увиденного; содомит
нагнулся, схватил за плечи мальчика и с ходу овладел им; следующей стала
девочка, и с ней было проделано то же самое. Потом он возбужденно закричал:
— А ты, старая стерва, покажи-ка мне свой сморщенный зад, я хочу
увидеть твои дряхлые ягодицы, чтобы кончить!
Старая женщина зарыдала еще сильнее и стала отбиваться, так что мне
пришлось помочь Сен-Фону. Осыпав жалкое тело грязной бранью и ударами,
распутник вонзил в него свой инструмент, и все время, пока насиловал мать,
он яростно пинал ногами ее отпрысков, буквально втаптывая их в грязную
солому, а в момент кульминации одновременно с семенем разрядил свой пистолет
в ее голову. И мы удалились из этого прибежища несчастий, волоча за собой
четырнадцатилетнюю девочку, чьи ягодицы только что жадно целовал Сен-Фон во
время всей этой процедуры.
— Итак, сударь, — сказала я, когда мы шли дальше, — с этого момента
поместье этой семьи полностью принадлежит вам, и вы можете делать с ним, что
хотите.