Анжелика и ее старшая дочь
пытались вскочить и спастись бегством, но разве можно убежать от
разъяренного зверя? Несколько минут он терзал их обеих, рыча от восторга,
когда его беспорядочные удары приходились на самые уязвимые места; он не
пропустил даже мертвое тело девочки, откусив от него большой кусок; его
член, который я не переставала ласкать, дотягиваясь до него снизу или сзади,
достиг невероятных, потрясающих размеров.
Постепенно его жестокость стала принимать более утонченные формы. Он
вернулся к своей любовнице, и мы вместе привязали несчастную к деревянной
скамье. Он взобрался на нее и острыми когтями вырвал ей глаза и нос,
разодрал щеки; удивительно, но она все еще кричала, пока каннибал целовал
то, что осталось от ее некогда прекрасного лица, а я еще сильнее ласкала
его.
«Если бы не я, если бы не мое вероломство и коварство, он ни за что не
додумался бы до таких ужасов, и я — их единственная причина», — так думала
я, и эта сладостная мысль заставила меня содрогнуться от оргазма. Моберти же
продолжал свое ужасное занятие; продолжал, как безумный, целовать в губы
полумертвую женщину, стараясь не упустить ни одного спазма предсмертной
агонии своей любовницы, которую он когда-то боготворил. Он перевернул ее,
изувечил ей заднюю часть и заставил меня вливать расплавленный воск в раны;
наконец пришел в неописуемое неистовство, оттолкнул меня, разорвал на куски
предмет своей страсти и разбросал останки по всей комнате.
Потом, опьяненный нестихающим гневом и похотью, он принялся за двух
оставшихся в живых жертв. Он взмахнул лапой и вырвал плод из чрева матери,
еще один взмах — и девочка превратилась в окровавленный кусок мяса. После
этого маньяк стрелой ворвался в мой зад и там, вместе со своим проклятым
семенем, сбросил жажду убийства, которая ставила его вровень с самыми
опасными хищниками на земле…
И мы поспешили обратно в Венецию, обещав друг другу встретиться при
первой возможности и обсудить последние детали сотрудничества, к которому у
меня с самого начала не было никакого желания.
Я провела бессонную ночь. Одни боги знают, как я извивалась и стонала
от удовольствия в объятиях своих служанок, вспоминая чудовищные
преступления, которыми запятнала себя. В ту ночь я поняла, что среди
наслаждений, которые предлагает нам жизнь, ни одно не может сравниться с
убийством; что если эта страсть проторила путь в человеческое сердце,
изгнать ее оттуда невозможно. Поистине, ничто, абсолютно ничто в мире не
сравнится с жаждой кровопролития. Стоит один раз утолить ее, и с этой минуты
ваша жизнь будет немыслима без жертвоприношений.
Однако ни за что на свете я бы не согласилась на предложение Моберти,
ибо, как я уже говорила, оно таило в себе опасностей неизмеримо больше,
нежели выгод; твердо решившись отказаться, я рассказала обо всем Дюран,
которая одобрила мое решение, прибавив, что развратный разбойник через три
месяца поступит со мной точно так же, как поступил с Дзанетти.
Однако ни за что на свете я бы не согласилась на предложение Моберти,
ибо, как я уже говорила, оно таило в себе опасностей неизмеримо больше,
нежели выгод; твердо решившись отказаться, я рассказала обо всем Дюран,
которая одобрила мое решение, прибавив, что развратный разбойник через три
месяца поступит со мной точно так же, как поступил с Дзанетти. Когда
появился его гонец, я захлопнула перед ним дверь, и больше никогда не видела
Моберти.
Однажды Дюран пригласила меня к себе, где меня ожидала незнакомая
женщина, воспылавшая ко мне страстным желанием: надо признать, что больше
впечатления я всегда производила на женщин, чем на мужчин, — факт, возможно,
несколько необычный, но вполне для меня естественный. Синьора Дзатта, вдова
крупного судейского чиновника, лет, наверное, пятидесяти, все еще не
утратила свою былую красоту, а с годами приобрела бешеную страсть к женскому
полу. Не успела эта лесбиянка взглянуть на меня, как тут же начала приступ
настолько яростный, что скоро лишила меня всякой возможности сопротивляться.
Мы поужинали вдвоем, и когда подали десерт, опьяневшая Мессалина
бросилась ко мне и сорвала с меня все одежды. Дзатта относилась к тем
извращенным женщинам, которые, обладая мудрыми и оригинальными мыслями,
тянутся к своему полу не столько по причине врожденной наклонности, сколько
из развращенности, и ищут скорее не настоящих удовольствий, а возможности
удовлетворить свои похотливые капризы. Она вела себя как истый мужчина, ее
умелые пальчики заставили меня испытать шесть оргазмов подряд, которые
уместнее было бы назвать одной сплошной эякуляцией, продолжавшейся два
долгих часа. Придя в себя, я вздумала попенять ей за ее поведение, которое я
нашла довольно странным, но она защищала свои вкусы с такой же ловкостью, с
какой удовлетворяла их. Она без труда доказала, что извращение, которому она
предается, доставляет ей больше удовольствия, чем любое другое, и прибавила,
что всегда доводит свою манию до логического завершения и что никогда не
извергалась с таким самозабвением, как в минуты утоления своих прихотей.
Она возжелала других девушек, и Дюран быстро нашла семь юных созданий;
Дзатта обласкала их всех, потом извлекла из своих широких юбок искусственный
инструмент, подобных которому я никогда не видела. Дело в том, что он имел
четыре торчавших в разные стороны стержня, один из них синьора Дзатта
вставила в свой зад и начала содомировать меня вторым. Мы стали спиной друг
к другу и два оставшихся, загнутых вверх конца погрузили в свои влагалища.
На колени перед нами опустились две девушки, чьей обязанностью было сосать
нам клитор и орудовать этим необыкновенным приспособлением. Пятеро других
девушек оставались незанятыми: двоим дали в руки розги и заставили их пороть
тех, которые стояли на коленях, еще двое встали на стулья так, чтобы мы
могли облизывать им вагину, пятой поручили следить за порядком. Насытившись
ласками, Дзатта захотела отплатить нашим экзекуторшам.