Словом, эти четыре виноградника принесли нам богатый урожай — шестьсот тысяч
франков.
Однажды я получила письмо от французского посланника, он просил меня
явиться в его резиденцию вместе с девушкой — самой красивой, какую я смогу
найти. Я привела с собой шестнадцатилетнюю прелестницу, прекрасную, как
весенний день, которая была украдена из семьи и стоила мне целое состояние.
Его превосходительство раздел нас в маленькой комнате на самом верхнем этаже
своего дома; в середине комнаты, в полу, была большая дыра, очень глубокая,
похожая на колодец. Посланник заставил нас лечь на край и заглянуть в
глубину, а сам разглядывал наши зады, соблазнительно торчащие перед ним.
— А что, если я вас столкну туда? — спросил развратный дипломат. — Как
вы думаете, что случится?
— Ничего страшного, если там постелены мягкие матрацы.
— Ха! Ха! Там внизу ад, суки, а не матрацы; это вход в Тартар. Сразу
после этих слов снизу выплеснулись языки пламени, и мы отпрянули в сторону.
— Значит это наша могила, ваша светлость?
— Несомненно, ибо ваша участь написана на ваших задницах. — И он начал
жадно целовать и щипать их, в особенности приглянулся ему зад моей юной
спутницы, который он кусал и колол длинной иглой. Несмотря на это, он не
обнаруживал никаких признаков эрекции, даже после того, как по его команде я
стала изо всех сил дергать и массировать его фаллос. — Черт побери! —
услышала я и увидела, как распутник обхватил девочку за талию и приподнял
ее. — Черт побери! Какое наслаждение — бросить эту тварь в огонь.
Угроза тут же была приведена в исполнение, и в этот самый момент я
почувствовала дрожь его члена.
— Ласкай! — заорал он. — Ласкай! Ласкай меня, подлая шлюха! — Он, как
заведенный, выкрикивал эти слова, не спуская обезумевших глаз с пламени,
бушевавшего внизу.
Потом, почувствовав приближавшееся извержение, схватил кинжал и полез в
яму прикончить жертву, чей истошный вопль скоро возвестил о ее смерти.
Больше я посланника не видела; со мной расплатилась старая женщина, которая
посоветовала мне держать язык за зубами, и на этом моя миссия закончилась.
Как-то раз мы с Дюран выразили удивление по поводу того, что среди
наших посетителей до сих пор нет женщин, и на следующий же день получили
приглашение синьоры Дзанетти, одной из самых богатых и развратных дам в
Венеции. Эта величественная женщина тридцати пяти лет от роду являла собой
средоточие плоти, увековеченной римлянами в классических скульптурах. Это
была живая Венера, вобравшая в себя все прелести великой богини.
— Я видела вас в церкви Санта Мария делла Салюте, — начала красавица,
ласково глядя на меня. — Вы, конечно, зашли туда в поисках предметов
вожделения, ибо умные люди ходят в такие места только с распутными
намерениями. У нас таков обычай: церкви служат чем-то вроде публичных
домов.
У нас таков обычай: церкви служат чем-то вроде публичных
домов… А вы очень прелестны, мой ангел; скажите, вы любите женщин?
— Разве можно быть равнодушной к созданиям, подобным вам?
— Ну, это говорит ваша французская галантность: за десять лет, прожитых
в Париже, я достаточно изучила этот жаргон. А теперь ответьте честно: любите
вы женщин или нет и желаете ли побаловаться со мной?
— Как вы можете в этом сомневаться? — укоризненно заметила я и, чтобы
придать больше веса своим словам, обхватила за шею прекрасную венецианку,
проникла языком в ее свежий ротик и несколько минут щекотала его.
— Ах, мой ангел, вы просто прелесть, — проговорила она, нежно
поглаживая мне грудь, — я проведу восхитительные мгновения в ваших объятиях,
Мы поужинали, и наше первое свидание увенчали самые сладострастные и
самые пикантные утехи. Будучи невероятно распутной, Дзанетти обладала особым
даром доставлять удовольствие женщине: мало кто ласкал меня за всю мою жизнь
с таким несравненным искусством и с таким результатом. Когда мы изверглись
по пять или шесть раз, когда обменялись всевозможными ласками, которые
имеются в арсенале изысканного сафизма, моя наперсница заявила, что пришло
время сношаться, и дернула за сонетку.
— Готовы ли наши мужчины? — спросила она вошедшую камеристку,
очаровательное создание лет восемнадцати с блудливым взглядом.
— Да, госпожа; они уже начали думать, что не понадобятся синьоре нынче
вечером, и очень огорчились, так как все находятся в прекрасном состоянии.
— А ты, случаем, не побаловалась с ними, распутница? — лукаво спросила
венецианка.
— Да, госпожа, я поласкала двоих, но никаких оргазмов не было; синьора
может проверить сама.
— Веди их сюда, негодница, я хочу предложить своей новой подруге
роскошное угощение.
Розетта — так звали служанку — впустила десятерых юношей, лица и фигуры
которых произвели на меня самое благоприятное впечатление. Субретка
{Субретка (фр.) — исполнительница мелких ролей в театре.} и ее госпожа в
мгновение ока обнажили их, и я оказалась в окружении десяти угрожающе
торчащих копий, да таких внушительных, что вряд ли я смогла бы обхватить
рукой самый тонкий из них.
— Ну вот, — сказала Дзанетти, которая была прекрасна: нагая, с
развевающимися волосами и с покрасневшим от возбуждения лицом, — все это к
вашим услугам; с какой стороны вы желаете принять эти орудия?
— Гром и молния! — воскликнула я, воодушевленная такой перспективой. —
Да пусть они забираются куда угодно…
— Нет, дорогая, приятные вещи в жизни требуется заслужить, то есть
по-настоящему возжелать их, поэтому для начала примите их в вагину — это
возбудит вас, и только после этого вы получите остальное; впрочем,
предоставьте это мне.