— А что можно еще сделать? — поинтересовалась я. — Честное слово,
мадам, мы испробовали все средства, чтобы разбудить его превосходительство.
— И все же надо попробовать еще одно, — ответила она. — Я положу его на
эту кушетку, а ты, милая Жюльетта, станешь перед ним на колени и вложишь
холодный инструмент хозяина в свой розовый ротик. Только ты сможешь вернуть
его к жизни — я уверена в этом. А остальные должны подходить по очереди и
делать три вещи: сначала хорошенько шлепнуть его превосходительство по щеке,
потом плюнуть в лицо и под конец пукнуть ему в рот; как только все шестеро
проделают это, я думаю, случится чудо — его превосходительство воскреснет.
Все было сделано так, как она велела, и, клянусь вам, я сама была
поражена эффективностью таких необычных средств: по мере лечения у меня во
рту набухал и наливался силой комок плоти, которым вскоре я едва не
подавилась. Затем все произошло очень быстро: пощечины, плевки, смачные
утробные звуки — все слилось в один великолепно оркестрованный хор,
обрушившийся дождем на нашего пациента; непривычно и забавно было слышать
звучавшую в воздухе музыку — симфонию извергающегося вулкана: басы и тенора,
звенящие звуки пощечин и щелчки плевков. Наконец, дремавший до сих пор орган
лениво приподнялся и, как я уже говорила, разбух неимоверно; я уж подумала,
что он взорвется у меня в гортани, когда, с необыкновенной легкостью
отпрянув от меня, Мондор дал знак дуэнье, которая все уже подготовила для
финала — опера должна была завершиться между моих ягодиц. Дуэнья поставила
меня в позу, какую требует содомия, Мондор с помощью своей ассистентки
мгновенно погрузился в тайну тайн, где и получил величайшее наслаждение. Но
погодите — полной картины происходившего у меня не получится, если я опущу
мерзопакостный эпизод, который увенчал экстаз Мондора. Пока распутник
трудился над моим задом, происходило следующее:
1) его наперсница, вооружившись гигантским искусственным членом, делала
с ним то же самое, что и он со мной;
2) одна, из девушек, забравшись под меня, ласкала мое влагалище: сосала
и лизала его, вдувала внутрь воздух и сладострастно причмокивала губами;
3) две пары упругих изящных ягодиц были установлены таким образом,
чтобы я также могла ласкать и массировать их;
4) наконец, две оставшихся девушки — одна, усевшись на меня верхом и
выгнув таз, а вторая, сидя на спине первой, — одновременно испражнялись,
причем первая умудрялась выдавать порцию экскрементов в рот его
превосходительству, а другая — на его чело.
Все участницы, по очереди, проделали все, о чем я упоминала: все
испражнялись, даже дуэнья, все ласкали мои чресла, все поработали
искусственным членом, сажая Мондора на кол, а он, переполненный
возбуждением, в конце концов, впрыснул хилые плоды своей похоти в самые
глубины моего ануса.
— Ну это уже слишком, мадам! Что за сказки вы нам рассказываете! —
воскликнул шевалье, прерывая Жюльетту. — Вы хотите сказать, что дуэнья тоже
испражнялась?
— И даже с удовольствием, сударь, — ответила рассказчица с обидой в
голосе и с неодобрением во взгляде. — Мне что-то непонятно, как с таким
богатым воображением, как ваше, уважаемый шевалье, вы находите такое
поведение необычным: чем больше изношен женский зад, чем больше морщинист,
тем лучше подходит он для подобной процедуры, ведь приправа всегда придает
блюду остроту, делает его букет богаче и запах сильнее и волнительнее…
Вообще я могу добавить, что глубоко заблуждается тот, кто чурается
выделений, исходящих из самых недр нашего пищеварительного тракта: в них нет
ничего нездорового, ничего такого, что может, в конечном счете, быть
неприятным… Отвращение к экскрементам — это непременный признак
плебейства, и вы должны признать это. Мне ли напоминать вам, что существует
такое понятие, как знаток фекалий, гурман экскрементов? Нет ничего легче,
чем приобрести привычку к смакованию испражнений, и если испробовать разные,
вы поймете, что у каждого свой особенный вкус и аромат, но все они нежны и
приятны и вкусом напоминают оливки. Всегда, во всех обстоятельствах, надо
давать свободу своему воображению, но испражнения, вышедшие из дряблых,
много повидавших задниц, — это, доложу я вам, пища богов, это праздник,
венчающий акт либертинажа…
— Что я охотно испытаю, мадам, клянусь вам, — заявил шевалье, доставая
свой член, который при этой, только что проклюнувшейся мысли, едва не звенел
от возбуждения.
— Когда вам будет угодно, — с достоинством отвечала Жюльетта. — Я
готова предложить вам продегустировать свой продукт. Одну минутку… вот
так… если вы желаете, если ваше горло предвкушает наслаждение, я к вашим
услугам: мой сфинктер уже подергивается…
Шевалье, поймав Жюльетгу на слове, увлек ее в соседний кабинет, откуда
они возвратились минут через тридцать, которых, по всей вероятности, было
достаточно, чтобы ознакомить шевалье с наивысшими аспектами патрицианской
страсти, а маркиз посвятил эти полчаса интимному знакомству с много
повидавшими ягодицами несчастной Жюстины.
Открылась дверь, и сияющий шевалье закричал с порога:
— И в самом деле, это восхитительно!
— Вы попробовали? — уставился на него маркиз.
— Это был пир, и боюсь, я не насытился. Внутри у нее ничего не
осталось, клянусь моим дворянством!
— Я просто поражен, шевалье, но мне также странно слышать, что вы
только теперь познакомились с этим способом. Сегодня вряд ли можно встретить
восемнадцати-двадцатилетнего юнца, который бы не наслаждался экскрементами
проституток. Но продолжайте, Жюльетта: меня просто поражает, насколько умело
вы возбуждаете наши страсти своими интересными рассказами, а потом
успокаиваете их с таким умением и искусством.