Нас уважали, нами восхищались, нашего общества искали самые благородные
распутники мужского и женского пола города Венеции, и мы, без всякого
преувеличения, вели самую блаженную и самую роскошную и беззаботную жизнь,
когда ужасный поворот судьбы разлучил нас и лишил меня любезной моей Дюран,
и за один день я потеряла все свое состояние, которое привезла в Венецию, и
все, что заработала там.
Наказанием, обрушившимся на Дюран, судьба выразила свою нетерпимость к
той же самой слабости, за которую я заплатила сполна много лет тому назад.
Как вы помните, моя ошибка, повлекшая за собой вынужденный отъезд из Парижа,
заключалась в том, что я проявила нерешительность и не довела свое
злодейство до высшей степени. Такая же участь постигла мою подругу, и столь
жестокие уроки лишний раз доказывают, что если вы ступили на путь порока,
опаснее всего — бросить взгляд в сторону отвергнутой добродетели или
обнаружить недостаток твердости, необходимой для того, чтобы перейти
последние рубежи; дело в том, что Дюран не хватило не воли, а храбрости, и
если несчастная потерпела поражение, причиной тому стал не недостаток
амбиции, а элементарная трусость.
Однажды утром Дюран вызвали трое верховных инквизиторов Республики и,
взяв с нее обещание хранить тайну, сообщили ей, что им нужна помощь в
уничтожении очень многочисленной партии, образовавшейся в городе.
— К сожалению, дела зашли так далеко, — сказали ей, — что о законных
средствах говорить не приходится, яд — единственное, что нам осталось
применить. Как вам известно, вы три года пользовались нашей
снисходительностью, мы позволяли вам в мире и спокойствии наслаждаться
плодами своих преступлений, и сегодня в знак благодарности вы должны помочь
нам наказать наших противников самым жестоким образом. Сумеете ли вы
распространить чуму в городе и в то же время уберечь от нее лиц, которых мы
вам укажем?
— Нет, — отвечала Дюран, хотя была в состоянии сделать это: она
обладала всеми секретами, необходимыми для этого, но она испугалась.
— Очень хорошо, — сказали инквизиторы, открыли перед ней дверь и
отпустили ее.
Еще больше испугал Дюран тот факт, что они даже не предупредили ее о
том, чтобы она держала язык за зубами.
— Мы пропали, — сказала она, вернувшись домой, и рассказала обо всем, и
первой моей мыслью было отправить ее назад к инквизиторам.
— Это ничего не изменит, — ответила она. — Если бы даже я выполнила их
задание, они все равно расправились бы со мной. Нет, единственное для меня
спасение — уехать из этого города как можно скорее, ибо если они узнают или
заподозрят, что мы виделись с тобой, у тебя также будут неприятности.
Бедняжка наскоро собрала вещи и поцеловала меня.
— Прощай, Жюльетта, прощай, любовь моя.
— Это ничего не изменит, — ответила она. — Если бы даже я выполнила их
задание, они все равно расправились бы со мной. Нет, единственное для меня
спасение — уехать из этого города как можно скорее, ибо если они узнают или
заподозрят, что мы виделись с тобой, у тебя также будут неприятности.
Бедняжка наскоро собрала вещи и поцеловала меня.
— Прощай, Жюльетта, прощай, любовь моя. Скорее всего, мы больше не
увидимся.
Не прошло и двух часов после ухода моей подруги, как на пороге
появились полицейские с предписанием об аресте. Меня препроводили во Дворец
Правосудия и поместили в дальнюю изолированную комнату на последнем этаже.
Комната была разделена на две части черной ширмой. Через минуту вошли два
инквизитора, и полицейские удалились.
— Встань, — сказал мне один из них, — и отвечай честно и прямо. Ты
знаешь женщину по имени Дюран?
— Да.
— Ты вместе с ней совершала преступления?
— Нет.
— Ты когда-нибудь слышала, что она плохо отзывалась о правительстве
Венеции?
— Никогда.
Потом заговорил второй, и голос его был зловещим:
— Ты хочешь обмануть нас, Жюльетта, или говоришь меньше, чем знаешь, но
в любом случае ты виновна. — Он сделал короткую паузу и отодвинул черную
занавеску. За ней я увидела подвешенное к потолку изуродованное тело женщины
и в ужасе отвела глаза. — Это твоя сообщница; вот так Республика наказывает
жуликов и отравителей. Если в течение двадцати четырех часов ты не покинешь
нашу территорию, завтра с тобой будет то же самое.
У меня закружилась голова, и я потеряла сознание. Когда я очнулась,
рядом со мной была незнакомая женщина, полицейские также были в комнате, и
они вытащили меня в коридор.
— Теперь отправляйтесь домой, — предупредил меня начальник сбиров, — и
сделайте то, что вам ведено. Не пытайтесь помешать судебному приставу,
который конфискует ваши деньги, помещенные в венецианские банки, всю мебель
и драгоценности. Остальное можете забрать с собой; если до рассвета вы не
покинете город, вас ждет смерть.
— Я все исполню, господин; я сделаю все, что вы говорите; у меня нет
желания дольше оставаться в городе, где наказывают честных людей,
отказавшихся творить зло.
— Тихо, мадам, тихо; благодарите судьбу, что никто больше не слышит
этих слов, иначе вы не ушли бы отсюда живой.
— Благодарю вас, добрый человек, — сказала я тюремщику, опуская в его
ладонь сто цехинов. — Я воспользуюсь вашим советом и завтра буду далеко от
этих негостеприимных болотистых мест.
Сборы мои длились лишь несколько минут. Лила и Розальба высказали
желание остаться в Венеции, где они прилично зарабатывали; я простилась с
ними, взяв с собой только одну женщину, которая была со мной с первого дня
моего брака и о которой до сих пор я вам не рассказывала, потому что она не
играла никакой роли в моих приключениях.