Вы же
сами часто говорили, что, согласно вечным законам Природы, зло всегда
торжествует, а добродетель терпит поражение, и я верю в этот незыблемый
закон; я верю, любимая госпожа моя, что мы избежим несчастья.
— Непременно, непременно! — оживилась я. — И мои рассуждения на этот
счет остаются прежними. Если, в чем сомневаться не приходится, сила всегда
права, и масса преступлений всегда превышает другую чашу весов, на которой
находится добродетель вместе со всеми ее поклонниками, значит, человеческий
эгоизм есть результат человеческих страстей; но почти все страсти ведут к
преступлению, стало быть, в интересах злодейства — унизить добродетель,
стало быть, во всех жизненных ситуациях следует делать ставку на зло, а не
на добро.
— Однако, мадам, — подала голос Раймонда, — посмотрите, какие
складываются отношения между нами и нашими похитителями: мы для них
добродетельны, они же представляют собой зло, следовательно, они нас
раздавят.
— Я имею в виду общее правило, — возразила я, — а ты говоришь о частном
случае. Природа иногда делает исключение из своих правил и тем самым
подтверждает их.
Наша беседа была в самом разгаре, когда дверь открыл тюремщик с еще
более устрашающим лицом, чем у его хозяина, и поставил на пол тарелку с
фасолью.
— Смотрите не опрокиньте свои харчи, — произнес он хриплым голосом, —
больше вы ничего не получите.
— Что такое? — возмутилась я. — Стало быть, вы собираетесь уморить нас
голодом.
— Нет, насколько я слышал, утром вас просто прикончат, и мадам считает,
что не стоит переводить деньги на ваше говно, так что у вас не будет времени
сходить по большому.
— Не знаешь ли ты, любезный, какая смерть нас ожидает?
— Это смотря по тому, какое настроение будет у мадам; наш капитан в
таких делах полагается на нее, и она делает, что взбредет ей в голову. Но
раз вы женщины, ваша смерть будет легче, чем у ваших слуг или провожатых —
как их там? — потому что мадам Бризатеста особенно кровожадна с мужиками.
Сначала она тешится с ними, потом, когда ей надоест, долго-долго убивает их.
— И супруг не ревнует ее?
— Нет, конечно; он то же самое вытворяет с вашим полом: когда закончит
забавляться с ними, он отдает их жене, которая выносит приговор; она обычно
сама и исполняет его, если капитан уже устал от своих забав.
— Выходит, ваш хозяин редко убивает сам?
— Совсем редко. Человек пять в неделю, может, шесть.
А знаете, сколько душ он погубил в свое время! Теперь устал от этого, и
потом он знает, что его супружница жутко любит убивать, а он очень предан
ей: всегда отходит в сторону и позволяет ей самой делать дело. Прощайте, —
сказал неотесанный мужлан, вставляя ключ в скважину, — мне пора идти. Надо
еще обслужить и других, у нас много таких, как вы: слава Богу, дом всегда
полон, и вам ни в жизнь не угадать, сколько у нас пленников.
..
— Послушайте, приятель, — остановила я тюремщика, — а наши вещи целы?
— В целости и сохранности — лежат в чулане. Вы их больше не увидите,
так что нечего беспокоиться, здесь ничего еще не пропадало; мы очень честные
и аккуратные люди, мадам.
И дверь захлопнулась за ним. Слабый свет, проникавший через узкую дверь
внизу, позволял нам видеть лица друг друга.
Через минуту я опять заговорила с Элизой.
— Ну как, моя милая, ты все еще лелеешь свою надежду?
— Все еще да, мадам, — отвечала храбрая девушка, — все еще цепляюсь за
нее, несмотря ни на что. Давайте поедим и успокоимся.
Не успели мы закончить скудную трапезу, как снова появился наш угрюмый
страж.
— Вас зовут, — сообщил он. — Вам не придется ждать до утра: все будет
сделано сегодня.
И мы потащились следом за ним.
В другом конце длинной комнаты, куда мы вошли, за столом сидела женщина
и что-то писала. Не глядя на нас, она рукой сделала нам знак приблизиться,
потом, отложив перо, подняла глаза и велела отвечать на ее вопросы. О,
друзья, какими словами передать мне свое изумление! Эта женщина, которая
собиралась нас допрашивать, эта сообщница самого гнусного из итальянских
разбойников, — это была Клервиль, моя драгоценная Клервиль, которую я вновь
встретила в столь невероятных обстоятельствах. Я не могла сдержаться и
бросилась к ней.
— Кого я вижу! — воскликнула Клервиль. — Это ты, Жюльетта? О, милая моя
подружка, дай я расцелую тебя, и пусть этот день, едва не ставший для тебя
последним, будет самым сладостным в твоей жизни!
Буря чувств, обрушившихся на мою бедную душу, самых противоречивых
чувств, повергла меня в оцепенение. Когда я открыла глаза, я увидела, что
лежу в роскошной постели в окружении своих прислужниц и Клервиль, которые
делали все, чтобы привести меня в чувство.
— Любимая и потерянная Жюльетта, вот я и нашла тебя, — говорила верная
наперсница моих прежних дней. — Какое это для меня счастье! Я уже рассказала
мужу, какое сокровище занесла судьба в наш дом; твои слуги, твои вещи — ты
все получишь обратно, я только прошу, чтобы ты провела с нами несколько
дней. Наш образ жизни не обеспокоит тебя; я знаю твои принципы, и наше общее
прошлое дает мне основание надеяться, что ты будешь чувствовать себя здесь
прекрасно.
— Ах, Клервиль, твоя подруга ничуть не изменилась. Я только возмужала
за эти годы и благодаря большим успехам стала более достойной тебя. Я с
нетерпением ожидаю спектакль, который ты для меня приготовила, и мы вместе
будем наслаждаться им. Ведь я давно распростилась с малодушием, которое
когда-то было моей слабостью и едва не стало моей погибелью, и теперь
краснею только при мысли о добродетельном поступке. Но ты, мой ангел, где
была ты все это время? Чем занималась? Мы же так долго не виделись; какая же
счастливая звезда привела нас обеих в это глухое место?
— В свое время ты все узнаешь, — уверила меня Клервиль, — но прежде
тебе надо успокоиться, поэтому прими наши извинения за такой плохой прием.