К тому же, разве тебе не
надоела эта стерва? Я оставлю тебе другую, зачем тебе две служанки? Я вполне
могу заменить вторую, если уж ты не можешь заснуть, пока тебя не обнимут две
лесбиянки.
— Твой план меня возбуждает, но все-таки в нем есть что-то мерзкое.
— Но это лишний раз говорит в его пользу, — тут же вставила Дюран, —
ибо большие удовольствия рождаются, когда мы преодолеваем отвращение. Позови
ее, мы развлечемся с ней и во время ласк мысленно приговорим ее к смерти; я
безумно люблю такие коварные шуточки.
— Ах, Дюран, ты меня сделаешь настоящей львицей и заставишь совершать
немыслимые злодеяния.
— Скажи лучше, что я готовлю для тебя немыслимые наслаждения.
Появилась Элиза, прекрасная как всегда — живой образ Любви; она
послушно легла между нами, и Дюран, которая до сих пор видела ее только
мельком, с удовольствием принялась ласкать девушку.
— Клянусь честью, это настоящий вулкан сладострастия, — сказала
злодейка, целуя Элизу. — Положи ее на себя, Жюльетта, пусть она щекочет тебе
клитор, пока я буду ее содомировать. Ого, какой обольстительный зад, как
будет рад наш коммерсант, увидев эти несравненные полушария!
И блудница, пощекотав язычком притаившуюся между ними норку, вставила в
нее свой хоботок.
— Сегодня я двенадцать часов кряду занималась телесными утехами, —
сказала она, — и, казалось бы, должна была утомиться, но не тут-то было: я
чувствую себя так, будто отдыхала весь день.
— Представь себе, я тоже, — шепотом призналась я. — Это, наверное, наш
замысел так благотворно действует на нас, Дюран. — После чего я удвоила свои
ласки, Дюран живее заработала своим клитором, и наша служанка первой
испытала извержение. Почувствовав судорожные спазмы девушки, моя подруга
резко отстранилась от нее и обрушилась на бедняжку за то, что та помешала ей
своим оргазмом.
— Обязанность жертвы, — со злобой проговорила она, сопроводив эти слова
пощечиной, — подчиняться и угождать; она не имеет право разделить
удовольствие госпожи. Ты — мерзкая тварь, ты — шлюха бессовестная, и я научу
тебя примерному поведению.
Я держала девушку, а ведьма в продолжение четверти часа порола ее.
Элиза не впервые столкнулась с такой прихотью, она частенько получала порку
от меня, но никогда еще ее не избивали с такой жестокостью.
— Ты же испортишь ей всю задницу, — недовольно заметила я, — а завтра
Корделли…
— Шрамы ему больше нравятся, они ускоряют его эрекцию.
Ноги Элизы были в крови, и буря наконец стихла; Дюран предпочла
содомировать меня, а в преддверии извержения захотела целовать истерзанные
ягодицы нашей жертвы.
— Вот теперь я получила все, что хотела, — удовлетворенно произнесла
она, когда спазмы закончились. — А ты, прекраснейшая из прекрасных, скажи,
ты кончила? Не сердись, что, я обратила так мало внимания на твои
наслаждения: в минуты экстаза я забываю обо всем и думаю только о себе.
— А ты, прекраснейшая из прекрасных, скажи,
ты кончила? Не сердись, что, я обратила так мало внимания на твои
наслаждения: в минуты экстаза я забываю обо всем и думаю только о себе.
— Не волнуйся, дорогая, я получила не меньшее удовольствие, чем ты;
взгляни, сколько сока в моей куночке.
— А как твой мозг? Он тоже наслаждался?
— Еще как!
Мы снова легли в постель и опять уложили Элизу в середину. Я погасила
свечу; перед тем, как уснуть, Дюран прижалась губами к моему уху:
— Я и во сне буду лелеять мысль, что завтра, благодаря мне, это сладкое
создание умрет в страшных муках.
Рано утром она вызвала Корделли. Он был в восхищении от предложенного
товара, и сделка состоялась; жизнь несчастной нашей Элизы была оценена в
скромную сумму — тысячу цехинов; но Корделли захотел украсить свою жуткую
оргию некоторыми деталями, о чем я расскажу в свое время.
Пока моя подруга вела торг, я велела Элизе приготовиться к отъезду. Она
выкупалась, освежилась, обрызгала себя духами и, добавив к дарам Природы
несколько искусных штрихов, очаровательная девушка, которой не исполнилось
еще и семнадцати, предстала перед нами сияющая как ангел небесный.
Дюран договорилась с Корделли, что он будет ждать нас в тот же день в
пять часов в одном из своих сельских поместий на берегу моря в трех лигах от
Анконы.
За завтраком мы объявили девушкам о том, что им предстоит скорое
расставание.
— Элиза понравилась одному богатому торговцу из города, — сказали мы. —
Будущее ее будет обеспечено, и она останется в Анконе.
Обе подруги расплакались. Потом Элиза бросилась к моим ногам и осыпала
их поцелуями.
— Милая госпожа, — всхлипывала она, — вы же обещали, что никогда меня
не покинете…
Вот тогда, друзья мои, я поняла, как трепещет распутная душа, когда
вожделение сталкивается с чувствительностью. Все во мне вдруг восстало
против горьких жалоб девушки, мне доставляло огромное удовольствие видеть ее
слезы, отвергать ее мольбы, следуя велениям своей извращенной похоти.
— Но послушай, дорогая, — холодно ответила я, отталкивая небесное
создание, — я всю жизнь буду казнить себя за то, что встала на пути твоего
богатства.
— Мне не надо богатства, мадам, я не прошу ничего, кроме позволения
остаться с вами до конца своих дней.
— Элиза, — спросила Дюран, — выходит, ты очень любишь Жюльетту?
— Увы, мадам, я готова отдать за нее жизнь. Она спасла меня и Раймонду
от разбойника, который собирался убить нас, а когда к сердечным чувствам
прибавляется благодарность, вы же понимаете, мадам, из этого рождается
страстная привязанность.
— Пусть так, — заявила злодейка, — но вы должны расстаться, причем
очень скоро.
Во мне уже бушевал пожар, и Дюран заметила это.
— Уведи ее в другую комнату, — тихо сказала она мне, — а я останусь, и
Раймонда поласкает меня.