Поэтому мой тебе совет: забудь обо всем. Со
своей стороны хочу уверить тебя, что не помню ни единого факта и случая, на
которые ты намекаешь. Что же до нищеты, которая тебе грозит, вспомни судьбу
Эвфрозины: она даже не стала дожидаться, пока ее заставит нужда, а по
собственной воле ударилась в распутство. У тебя выбора нет, так что следуй
ее примеру. Больше ничего тебе не остается. Хочу добавить только одно:
сделав выбор, не пеняй на меня, ибо, в конце концов, эта роль может быть не
для тебя, может не принести скорого успеха, тебе могут понадобиться деньги и
помощь, а я не смогу дать ни того, ни другого.
С этими словами Дельбена круто повернулась и исчезла, оставив меня в
недоуменном отчаянии, которое, конечно, было бы не таким глубоким, будь я
большим философом, а так меня одолевали тягостные мрачные мысли…
Я ушла, твердо решив последовать совету этого развратного создания,
какими бы опасностями это мне ни грозило. К счастью, я вспомнила имя и адрес
женщины, о которой как-то раз упоминала Эвфрозина в те времена, когда, увы,
я и не думала что придется просить у нее помощи, и через час стояла перед ее
дверью.
Мадам Дювержье тепло и радушно встретила меня. Ее опытный взгляд
обманули чудесные результаты, к которым привели снадобья настоятельницы, и
Дювержье пришла к выводу, что таким же образом можно обманывать и многих
других. За два или три дня до того, как устроиться в этом доме, я простилась
с сестрой, чтобы начать жизнь, совершенно отличную от той, что выбрала она.
После многочисленных невзгод мое существование зависело теперь от моей
новой хозяйки; я целиком доверилась ей и приняла все ее условия; однако еще
до того, как я осталась одна и смогла поразмыслить обо всем случившемся, мои
мысли вновь вернулись к предательству мадам Дельбены и к ее неблагодарности.
«Увы, — сказала я; обращаясь к самой себе, — почему ее сердце не
откликнулось на мое несчастье? Жюльетта нищая и Жюльетта богатая — разве это
два разных человека? Откуда эта странная прихоть, заставляющая нас любить
роскошь и бежать от нищеты?» Мне еще предстояло понять, что бедность всегда
вызывает неприязнь и брезгливость у богатства, а в то время мне было
невдомек, как сильно благополучие страшится нищеты, как избегает ее; мне
предстояло узнать, что именно боязнь избавить ближнего от страданий
порождает отвращение к ним. Еще я удивлялась, как получилось, что эта
развратная женщина, эта преступница, как это может быть, что она не боится
огласки со стороны тех, с кем она так жестоко обходилась? Это было еще одним
признаком моей наивности: я еще ничего не знала о наглости и дерзости,
которые отличают порок, когда он основан на богатстве и знатном
происхождении. Мадам Дельбена была матерью-настоятельницей одного из самых
престижных монастырей Иль де Франса, ее ежегодная рента составляла
шестьдесят тысяч ливров {Ливр — старая денежная единица, равнялась 1 фунту
серебром, делилась на 20 су, позже была заменена франком.
}, она имела самых
влиятельных друзей при дворе, и никого так не уважали в столице, как мадам
Дельбену — как же ей было не презирать бедную девушку вроде меня, сироту,
без единого су в кармане, которая, вздумай она пожаловаться, услышит в ответ
смех, если ее вообще соизволят выслушать, или, что вероятнее всего, ее
назовут клеветницей, и неосторожная жалобщица, решавшая защитить свои права,
может надолго лишиться свободы.
Я была уже настолько испорчена, что этот вопиющий пример
несправедливости, даже при всем том, что пострадала от нее я сама, пожалуй,
скорее мне пришелся по нраву, нежели подтолкнул к другой, праведной жизни.
«Ну и ладно, — подумала я. — Мне тоже надо добиться богатства; богатая, я
буду такой же наглой и безнаказанной, как эта женщина; я буду иметь такие же
права и такие же удовольствия. Надо сторониться добродетельности, это верная
погибель, потому что порок побеждает всегда и всюду; надо любой ценой
избежать бедности, так как это предмет всеобщего презрения…» Но не имея
ничего, как могла я избежать несчастий? Разумеется, преступными делами.
Преступления? Ну и что тут такого? Наставления мадам Дельбены уже разъели,
как ржавчина, мое сердце и отравили мой мозг; теперь я ни в чем не видела
зла, я была убеждена, что преступление так же исправно служит целям Природы,
как добронравие и благочестие, поэтому я решила вступить и этот развращенный
мир, где успех — единственный признак торжества, и пусть не мешают мне
никакие препятствия, никакие сомнения, ибо нищета — удел тех, кто
колеблется. Если общество состоит исключительно из дураков и мошенников,
будем в числе последних: в тридцать раз приятнее для самолюбия надувать
других, чем оказаться в дураках.
Утешившись и вдохновившись такими мыслями, которые, быть может,
шокируют вас в пятнадцатилетней девочке, но которые, однако, благодаря
полученному мною воспитанию, не покажутся вам невероятными, я стала покорно
дожидаться, что принесет мне Провидение, твердо решив использовать любую
возможность улучшить свое положение, чего бы это ни стоило мне самой и всем
остальным.
По правде говоря, мне предстояло суровое обучение, и первые, порой
болезненные шаги должны были довершить разложение моей нравственности, но
чтобы не оскорблять ваши чувства, дорогие читатели, я воздержусь от описания
подробностей, потому что я совершала поступки, которые наверняка превосходят
по своей чудовищной порочности все, чем вы занимаетесь каждодневно.
— Признаться, мадам, я никак не могу до конца поверить в это, —
вмешался маркиз. — Зная все, на что вы способны, я заявляю, что просто
ошарашен тем, что вы, пусть даже на один миг, позволили себе так
растеряться. Ваши поступки и ваше поведение…
— Простите меня, — сказала графиня де Лорсанж, — но это всего лишь
результат испорченности, которую обнаруживают оба пола.