Стало быть, это вообще не только никакое не
преступление — убийство собственного отца, напротив, это благое деяние с
точки зрения того, кому оно служит; для Природы это также благо, ибо
избавляет ее от ненужного бремени. Этим нужно гордиться, поскольку
отцеубийство проявляет силу, философский ум, самоуважение и, в конечном
счете, приносит пользу обществу, избавляя его от сорняков.
Итак, Жюльетта, тебе предстоит совершить благородный поступок, то есть
уничтожить врага твоего любовника, который, я уверен, служит государству на
пределе своих сил и возможностей, ибо если — и не мне отрицать это — он в
чем-то скуп, мелочен и даже жаден, Сен-Фон — все-таки великий министр: он
кровожаден, алчен, у него мертвая хватка, он считает убийство необходимым
для мудрого правления. Возможно, он не прав? Может быть, Сулла, Мариус,
Ришелье, Мазарини — эти великие исторические личности — думали по-другому?
Сомнений здесь нет и быть не может. Без кровопролития не может выжить ни
один режим, и в особенности монархический: трон тирана цементируется кровью,
и Сен-Фону еще предстоит пролить море крови; она должна пролиться уже
сейчас. Соверши это, Жюльетта, и ты завоюешь расположение человека, который
содержит тебя, как мне кажется, в настоящей роскоши, и тем самым ты умножишь
богатство того, кто делает богатой тебя. Да я просто не могу понять, как ты
можешь раздумывать.
— Нуарсей, — дерзко заявила я, — кто вам сказал, что я раздумываю? Это
был просто минутный порыв и ничего больше. Я еще молода. Я еще не оперилась,
карьера моя только начинается. Порой, я оступаюсь, спотыкаюсь, но должно ли
это удивлять моих наставников? Ведь они скоро увидят, что я достойна той
заботы, которой они меня окружили. Пусть же Сен-Фон поспешит и пришлет мне
своего родителя — тот умрет через два часа после того, как переступит порог
моего дома. Однако, мой дорогой, в шкатулке, которую вручил мне ваш друг,
три вида яда, так который же я должна выбрать?
— Самый жестокий, тот, что приносит больше страданий, — ответил
Нуарсей. — Хорошо, что ты мне напомнила. Сен-Фон особенно подчеркивал это
обстоятельство. Он желает, чтобы на пути к своей смерти, его отец получил
сполна за свои интриги; он хочет, чтобы агония его была ужасной.
— Понимаю, — сказала я, — и вы можете передать ему, что все будет
сделано так, как он пожелал. А теперь объясните мне план.
— План следующий: ты на правах подруги министра приглашаешь старика
отобедать — пошлешь ему записку, в которой объяснишь, что хочешь помирить
его с сыном, что разделяешь его взгляды на беспутное поведение министра и
согласна с тем, что он должен уйти в отставку. Сен-Фон-старший придет, его
вынесут из твоего дома безнадежно больным, а об остальном позаботится
Сен-Фон-младший. Вот деньги, требуемые для дела: чек на сто тысяч франков из
казны. Этого достаточно, Жюльетта?
— Сен-Фон слишком щедро платит за один обед. — И я вернула ему клочок
бумажки.
Вот деньги, требуемые для дела: чек на сто тысяч франков из
казны. Этого достаточно, Жюльетта?
— Сен-Фон слишком щедро платит за один обед. — И я вернула ему клочок
бумажки. — Передайте, что я это сделаю просто так, потому что хочу ему
помочь.
— А вот еще один чек на такую же сумму, — продолжал Нуарсей. — — Твой
покровитель предвидел твой отказ и, честно говоря, был бы разочарован, если
бы такового не последовало. «Я хочу, чтобы она получала деньги за свои
услуги и получала, сколько пожелает. — Он часто говорил мне такие слова. —
До тех пор, пока ею движет эгоизм и пока я удовлетворяю ее эгоизм, она будет
со мной».
— Видимо, Сен-Фон хорошо меня знает, — был мой ответ. — У меня,
слабость к деньгам, и я не скрываю этого ни от себя самой, ни от вас. Но я
никогда не попрошу у него больше, чем необходимо. Этих шестисот тысяч
франков будет вполне достаточно для нашего дела, и я хочу получить еще
столько же в день смерти старика.
— Не беспокойся, ты их получишь. Должен признать, что ты великолепно
устроилась, Жюльетта. Постарайся не испортить своего положения, и если
будешь вести себя умно, ты скоро станешь богатейшей женщиной в Европе,
потому что я дал тебе лучшего в мире друга и покровителя.
— Уважая ваши принципы, Нуарсей, я воздержусь от благодарностей;
устраивая наше знакомство, вы получили удовольствие и также извлекли из
этого пользу; вам льстит, что среди ваших самых близких знакомых числится
женщина, чье общественное положение, богатство, имя уже начинают затмевать
блеск придворных дам… Я бы постыдилась показаться в Опере в таком платье,
в каком вчера была княгиня де Немур: никто и не взглянул на нее, все глаза
были устремлены на меня.
— И ты в восторге от этого, Жюльетта?
— В безумном, дорогой мой. Хотя бы потому, что купаюсь в золоте,
которое доставляет мне высшее наслаждение.
— Как обстоят твои дела с плотскими утехами?
— Великолепно, редко случаются ночи без того, чтобы лучшие в Париже
утешители или утешительницы не приходили ласкать меня до потери сознания.
— А твои любимые преступления?
— Совершаются своим чередом, совершаются… Ворую при каждом удобном
случае, не упускаю ни единого франка. Судя по моей алчности, можно подумать,
что я постоянно голодаю.
— Про месть также не забываешь?
— На этот счет я особенно щепетильна. Вы слышали о несчастье,
случившемся с принцем Р., весь город только об этом и судачит: это моя
работа. Пять-шесть дам, которые в последнее время оспаривали у меня пальму
первенства в обществе, сейчас отдыхают в Бастилии.
Вслед за тем мы обсудили некоторые детали, касавшиеся званых вечеров,
организованных мною в честь министра.
— Должен сказать, — заметил Нуарсей, — что в последнее время ты,
кажется, несколько ослабила свои усилия, и Сен-Фон обратил на это внимание.