— Мадам, — сказал я принцессе после того, как почти целый месяц
сношался с ней, — я льщу себя надеждой, что вы оцените расходы, которые я
понес ради вас; вы согласитесь, что редкий мужчина сравнится со мной в
выносливости, и мало у кого найдется такой член, но в наш век, мадам, все
это стоит денег.
— О, как вы облегчили мою задачу, сударь, — ответила принцесса. — Я
предпочитаю, чтобы вы были в моей власти, а не я в вашей. Возьмите, —
продолжала она, протягивая мне кошелек, набитый золотом, — и помните, что
отныне я имею право потребовать от вас удовлетворять все мои страсти, какими
бы необычными они вам не показались.
— Само собой разумеется, — кивнул я, — такой подарок ко многому
обязывает, и я в вашем полном распоряжении.
— Приходите нынче вечером в мой загородный дом, — сказала София, —
приходите один и не бойтесь: с вами ничего не случится.
Хотя от меня не ускользнули ее последние слова, тем не менее я не
поддался страху в надежде лучше узнать эту женщину и выудить из нее побольше
денег.
Я отправился один и в назначенный час был у ее дома; дверь открыла
пожилая женщина и, не говоря ни слова, втолкнула меня в полутемную комнату,
где меня встретила юная дама лет девятнадцати, красивая собой.
— Принцесса скоро будет, сударь, — сказала она голосом звучным и
приятным. — А пока, как мне поручено, я попрошу вас дать мне клятвенное
обещание никогда и никому не рассказывать о необычных ритуалах, которые вы
здесь увидите.
— Ваше сомнение оскорбляет меня, мадам, — с достоинством ответил я, — и
мне горько и больно слышать, что оно исходит от принцессы.
— А вдруг у вас появится повод пожаловаться? Вдруг в сегодняшней
церемонии вам предстоит только роль жертвы?
— Я буду гордиться этим, мадам, и от этого молчание мое не будет менее
надежным.
— Такой достойный ответ избавил меня от необходимости настаивать
дальше, но я обязана строго выполнить приказ, поэтому мне требуется ваша
клятва, сударь.
Я поклялся.
— Я хочу добавить, что если, не дай бог, вы не сдержите слово, вас ждет
самая скорая и самая мучительная смерть.
— Мадам, — запротестовал я, — эта угроза излишняя, и то, как я выполнил
ваше требование, должно было убедить вас в этом.
Но Эмма исчезла из комнаты, так и не услышав эти слова, и четверть часа
я оставался наедине со своими мыслями.
Она вернулась вместе с Софией. Их вид и их состояние подсказали мне,
что эти стервы только что бурно ласкали друг друга.
Эмма предложила мне раздеться.
— Вы же видите, что на нас ничего нет, — добавила она, заметив мои
колебания, — или вы испугались двух обнаженных женщин?
Она помогла мне снять все одежды, вплоть до носков, и подвела меня к
широкой скамье, на которую мне пришлось встать на четвереньки.
Тут же
раздался металлический щелчок, и вдруг все четыре мои конечности оказались
зажаты железной хваткой, откуда-то снизу выдвинулись три острых лезвия; одно
уперлось мне в живот, два — в бока, и я оказался в таком положении, что не
мог пошевелить ни одним мускулом. Взрыв хохота был ответом на мои
встревоженные взгляды, но всерьез я забеспокоился, когда увидел, что обе
женщины взяли в руки длинные многохвостые плети с железными наконечниками и
приблизились ко мне с угрожающим видом.
Через двадцать минут флагелляция закончилась.
— Иди сюда, Эмма, — позвала София свою наперсницу, — будь умницей и
поласкай меня рядом с нашей жертвой: я люблю совмещать любовь и ужасы. Давай
разогреем свои куночки перед этим несчастным, радость моя, и полюбуемся, как
он будет извиваться, видя наш оргазм.
Эта бесподобная шлюха королевских кровей позвонила в колокольчик, и
перед ней предстали две пятнадцатилетние девочки красоты неописуемой; они
быстро сбросили с себя одежду, разложили передо мной подушки, на которых
лесбиянки в течение часа предавались скотским удовольствиям: то и дело то
одна, то другая, извиваясь, подползали почти вплотную к моему лицу,
провоцируя меня своими прелестями, наслаждались произведенным эффектом и
громко смеялись над моей беспомощностью. Как легко догадаться, главную роль
в этой бесстыдной драме играла София: все действо было направлено на нее,
все происходившее служило утолению ее похоти, и я, признаться, был поражен
таким опытом, таким искусством и таким бесстыдством столь молодого создания.
Как и каждая женщина, имеющая слабость к своему полу, она изнемогала от
восторга, когда ей облизывали влагалище, и сама, с неменьшим восторгом,
сосала ту же часть тела своих наперсниц. Но принцесса не ограничивалась
этим: она заставляла сношать себя сзади и спереди искусственным фаллосом и
платила услугой за услугу. Когда же возбуждение блудницы достигло предела,
она сказала:
— Пора приняться за этого мерзавца.
В руках моих мучительниц — теперь их было уже четверо — снова появились
хлысты. Первой в атаку двинулась София, выдав мне пятьдесят сильных ударов и
сохранив невероятное спокойствие в продолжение экзекуции. Она несколько раз
прерывала ее, наклонялась ко мне и жадно смотрела в мои глаза, ища в них
признаки жестокой боли, которую мне причиняла; закончив свое дело, она
устроилась прямо перед моим лицом, широко раскинула бедра и принялась
мастурбировать, приказав остальным бить меня изо всех сил.
— Одну минуту, — сказала она, когда я насчитал около двухсот ударов, —
я заберусь под него и буду сосать ему член, а вы продолжайте, но
расположитесь так, чтобы одна из вас могла лизать мне клитор, а двоих я буду
ласкать руками.
Исполнительницы заняли свои места; начался новый спектакль и…
возбуждаемый сыпавшимися на меня ударами и горячими губами и языком
принцессы, я не выдержал и трех минут и заполнил ее рот своим семенем; она
проглотила его и быстро выбралась из-под меня.