— В чем же твое несчастье?
— О, это ужасная история, — ответила она, подняв голову, и при тусклом
свете уличного фонаря я разглядела приятное и нежное лицо. — Вряд ли можно
найти человека несчастнее меня. Вот уже неделя, как у меня нет ни работы, ни
денег; последнее время мы жили вот в этом доме, в крохотной комнатке, потому
что нам нечем было платить за квартиру, даже не на что купить молока для
ребенка, за это его отобрали у меня, а мужа посадили в тюрьму. Меня бы тоже
арестовали, если бы я не убежала от злодеев, которые так жестоко обошлись с
моей семьей. И вот я сижу на пороге дома, который когда-то принадлежал мне:
ведь я не всегда была нищей, сударь. В добрые времена, когда я могла себе
позволить, я помогала нуждающимся, может быть, и вы мне теперь поможете? Мне
нужно совсем немного.
Когда я услышала эти слова, горячая волна радости пробежала по моим
жилам. О Боже, подумала я, какой удачный случай, и как сладостно будет мое
преступление.
— Поднимайся, — грубо сказала я. — В конце концов у тебя осталось твое
тело, и я хочу им насладиться.
— Помилуйте, сударь! Меня терзает безутешное горе, а вы говорите мне
такие вещи.
— Хватит болтать и делай, что тебе сказано, иначе горько пожалеешь об
этом.
Я рывком поставила ее на ноги и приступила к осмотру; должна признать,
что он не разочаровал меня: под юбками скрывались свежие, упругие и
аппетитные прелести.
— А ну-ка, иди сюда. — Я положила ее руку на свое влагалище. — Да, да,
я женщина! И нечего таращить глаза. Становись на колени и поцелуй меня для
начала.
— О Господи! Оставьте меня, оставьте, мне это противно! Я бедная, но
честная женщина, ради всего святого прошу вас не унижать меня.
Она хотела убежать, я схватила ее за волосы и приставила, пистолет к ее
виску.
— Умри стерва! Убирайся к черту и передай ему, что тебя послала
Жюльетта.
Да, друзья мои, я убила ее наповал, и когда из головы у нее брызнула
кровь, почувствовала, как по моим бедрам потекла теплая жидкость.
Так вот они, сладкие плоды злодейства, думала я; права была моя
подруга, когда рассказывала о них с таким упоением. О небо! Какие неземные
удовольствия даришь ты порой нам, смертным!
Услышав пистолетный выстрел, жители соседних домов прильнули к окнам, и
мне пришлось спасаться бегством, а где-то в темноте слышались крики:
«Полиция! Полиция!» Была уже глухая ночь, когда меня схватили, и
обнаруженные при мне пистолеты не оставили у полицейских никакого сомнения
относительно автора преступления. На первый же вопрос я раздраженно
ответила:
— Везите меня в резиденцию господина Сен-Фона, он вам все объяснит.
Растерявшийся сержант не осмелился возражать, хотя мне все-таки связали
руки; карета тронулась, я сидела между двух мрачных и молчаливых субъектов,
а из моего влагалища продолжала вытекать густая липкая сперма: вот уж правду
говорят, что и цепи сладостны для злодея, потому что продлевают спазмы
наслаждения.
Сен-Фон еще не ложился, и слуга пошел предупредить его; когда меня
ввели в кабинет, я увидела улыбающегося министра.
— Все в порядке, — бросил он сержанту, — если бы вы не привезли эту
даму в мой дом, не сносить бы вам головы. А теперь можете быть свободны, вы
честно выполнили свой долг. А это происшествие должно остаться в тайне: оно
вас не касается. Надеюсь, вы меня поняли?
Оставшись наедине со своим любовником, я во всем призналась, и пока
рассказывала все подробности своего приключения, член его набухал, твердел
на глазах, а к концу рассказа взметнулся вверх. Он поинтересовался,
полюбовалась ли я предсмертной агонией несчастной женщины, и я ответила,
что, к сожалению, у меня не было времени.
— Я так и думал. В подобных обстоятельствах вся беда в том, что
удовольствие не бывает полным, всеобъемлющим.
— Вы правы, но и в случайном уличном преступлении есть своя прелесть.
— Знаю, знаю, у меня немало таких за плечами; в них тоже есть приятные
моменты: нарушение общественного порядка, скандал и тому подобное, включая
особую строгость закона к таким проступкам, в конце концов, можно причислить
к ним крайнюю нужду этой женщины… Но вообще-то похвастать тут нечем. Ты
могла бы привести ее к себе домой, и мы оба получили бы хорошее развлечение.
Кстати, сержант не узнал ее имя?
— Если не ошибаюсь, господин мой, ее звали Симон.
— Симон. Ну конечно же! Я рассматривал это дело несколько дней тому
назад. Действительно, Симон. Мужа я отправил в тюрьму, а ребенка поместили в
детский приют. Знаешь, Жюльетта, эту женщину я хорошо помню: прехорошенькая
и приличного происхождения. Я берег ее для твоих забав, и она сказала тебе
правду, что ее семья когда-то процветала, и если бы не банкротство и
разорение… Значит, ты просто наложила заключительный штрих на мое
преступление, тогда этот факт делает всю историю привлекательной от начала
до конца.
Возбуждение Сен-Фона довершил мой мужской костюм. Он увел меня в
будуар, где принимал меня в первый раз, когда я пришла в его дом. Появился
лакей, Сен-Фон, дрожащими от вожделения руками расстегнул мне панталоны и
велел ему целовать мне ягодицы, потом взял в руку член слуги и стал тереть
его конец о мой задний проход, затем ввел его внутрь; в довершение всего
сластолюбец овладел мною сзади, заставив меня сосать лакейский член, а когда
я сделала его твердым как жезл, он вставил его в свою задницу. После он
признался мне, что в большей мере его оргазм ускорила мысль о том, что он
наслаждался задом женщины, которая заслуживает виселицы.
— А этот молодец, что трахал меня, — добавил министр, — первостатейная
шельма: я шесть раз спасал его от казни. Ты обратила внимание на его член?
Великолепный образчик, не правда ли? А как мастерски он им владеет! Кстати,
Жюльетта, пока не забыл: вот деньги, которые я обещал за твое
самостоятельное преступление.