После обильной трапезы начались новые оргии, во время которых я
составил полную картину необыкновенно извращенных страстей моих новых
знакомых, будущих деспотов Швеции.
Как вы помните, Стено сбросил заряд в зад Эммы, но тем не менее решил
испытать еще один оргазм, для чего заставил одного юношу страстно целовать
себя в рот и щекотать пальцем анус, а сам в это время содомировал другого. В
этом и заключалась его излюбленная страсть.
Эрикссон первым делом исполосовал плетью парочку молодых прислужников —
одного самца и одну самочку, — без чего никогда не доходил до кульминации.
Вольф велел содомировать себя и в продолжение целого часа обхаживал
девятихвостой плетью зад, в который намеревался извергнуться. И я понял, что
без этих предварительных упражнений его эрекция была немыслима.
Еще более жестокий Браге добился эякуляции после того, как в полном
смысле слова искалечил жертву, чей зад избрал своей мишенью.
Все эти утехи происходили между фруктами и сыром, когда вино,
вожделение, самолюбие, гордыня затуманили всем головы, когда были забыты все
самые последние запреты; женщины первыми утратили над собой контроль и
задали тон жестокой и кровавой оргии, которая стоила жизни шестерым жертвам.
Когда мы собирались прощаться, Стено от имени Общества выразил
удовлетворение нашим присутствием в их компании и спросил, не нуждаюсь ли я
в деньгах. Я решил, что будет разумнее отказаться, по крайней мере в тот
момент, и в течение недели о моих новых друзьях ничего не было слышно. Утром
восьмого дня ко мне явился Стено.
— Ночью мы собираемся совершить вылазку в город, — сообщил он. — Женщин
не берем. Вы не желаете присоединиться к нам?
— Что вы собираетесь делать?
— Совершим несколько преступлений ради забавы: грабежи, убийства,
поджоги. Одним словом, наведем ужас в городе. Так вы идете?
— Непременно.
— Встречаемся в восемь вечера в доме Браге в предместье, оттуда и
отправимся в поход.
Нас ожидал сытный ужин и двадцать пять здоровенных гренадеров,
подобранных по размерам членов, которые должны были заняться нашими
задницами, чтобы влить в нас энергию, необходимую для предстоящей
экспедиции. Нас содомировали раз по сорок каждого, что было, пожалуй,
многовато, во всяком случае в тот вечер я получил больше, чем за все время
своего путешествия. После этого мы все почувствовали небывалый прилив сил и
такое возбуждение, что не пожалели бы и самого Всевышнего, если бы он нам
встретился.
В сопровождении десятка отборных головорезов мы, как дикие фурии,
прошли по улицам, в слепой злобе нападая на всех встречных: мы их грабили,
затем убивали и сбрасывали трупы в каналы. Если нам попадалось что-то
стоящее, прежде всего мы насиловали жертву, а уж потом предавали мучительной
смерти.
Если нам попадалось что-то
стоящее, прежде всего мы насиловали жертву, а уж потом предавали мучительной
смерти. Мы врывались в убогие жилища, опустошая их и калеча и уничтожая все
живое, совершая самые неслыханные и не имеющие еще названия отвратительные
злодейства, оставляя за собой стоны умирающих, пожары и лужи крови. Нам
встретился дозорный патруль, и его обратили мы в беспорядочное бегство, и
только утолив свою жестокость, повернули домой, когда уже занимался рассвет
над жуткими разрушениями и -бездыханными жертвами нашей безумной оргии.
Разумеется, на следующий день в газетах было напечатано, что весь
ночной кошмар был делом рук правительства и что до тех пор, пока королевская
власть будет выше сената и закона, никто не сможет чувствовать себя в
безопасности не только на улице, но даже за стенами своего дома. И люди
верили тому, что читали, и мечтали о революции. Вот так всегда дурачат
бедняг-обывателей, таким образом население в одночасье делается опорой, а
затем и жертвой порочности своих вождей: народ всегда слаб и всегда глуп,
порой его заставляют желать короля, порой — республику, но неизменно
процветание, которое обещают вдохновители и смутьяны то при одном режиме, то
при другом, оказывается всего лишь иллюзией, придуманной кучкой избранных
ради своих интересов или страстей {Напомню читателю гениальную басню
Лафонтена «Лягушки, которые искали себе короля», которая написана про вас,
несчастные обитатели земли. (Прим. автора)}.
Между тем решающий день — день выступления моих друзей — приближался.
Да и в городе чувствовалось желание перемен: к этому сводились почти все
разговоры, и тем не менее я оказался более проницательным политиком, чем
сенаторы, и когда они уже радостно потирали руки в предвкушении победы,
понял, что ветер подул в другую сторону; я часами бродил по Стокгольму,
вступая в разговоры с самыми разными людьми, и обнаружил, что большинство
населения останется верным королю и роялистам; из чего можно было сделать
только один вывод: сенаторская революция заранее обречена на провал. Тогда,
верный принципам эгоизма и злодейства, которые помогали мне всю жизнь, я
решил перебежать в другой лагерь и самым бесчеловечным образом предать тех,
кто оказал мне приют. Потому лишь, что они оказались слабее — в этом не было
никакого сомнения; дело вовсе не в том, что на одной стороне было добро, а
на другой — зло: решающим фактором выступила сила, и я хотел быть в лагере
сильных. Я без колебаний остался бы с сенаторами (тем более, что они
олицетворяли в моих глазах порок), будь сила на их стороне, но, увы, это
было не так, и я стал предателем. Разумеется, я поступил подло — пусть будет
так. Но подлость ничего для меня не значила, ибо в ней заключалось мое
благосостояние и даже личная безопасность. Человек рождается искать на земле
свое счастье — и иной цели у него нет; все пустые рассуждения на эту тему,
все предрассудки, мешающие этому, должны быть отвергнуты, так как не
уважение других делает человека счастливым; счастлив он только тогда, когда
сам уважает себя, и, действуя во благо свое, каким бы путем он не добивался
его, человек никогда не потеряет уважение к самому себе.