Некий граф де Лорсанж, чье имя я ношу
поныне, показался мне самым настойчивым и самым обеспеченным из всех прочих.
В ту пору ему было сорок лет, он имел приятную наружность и импозантную
фигуру, а его манера изъясняться выгодно отличала его от соперников. Словом,
я . благосклонно приняла его ухаживания. Прошло совсем немного времени, и
граф поведал мне свои намерения: он был бакалавр, имел ежегодный доход
пятьдесят тысяч ливров, но не имел близких родственников, поэтому, если я
окажусь достойной носить его имя, он намеревался сделать меня наследницей
своего состояния; он попросил меня честно рассказать о моей жизни во всех
подробностях, не упуская ничего, добавив, что собирается обвенчаться со мной
и назначить мне ежегодное содержание двадцать тысяч ливров. Такое
предложение было слишком заманчиво, чтобы не принять его без раздумий, и
граф выслушал мою откровенную исповедь.
— Теперь вы послушайте меня, Жюльетта, — сказал граф, когда я
закончила, — ваши признания свидетельствуют о чистосердечии, которое делает
вам честь; человек, откровенно признающий свои грехи, ближе к тому, чтобы не
грешить больше, нежели тот, кто до сих пор жил безупречно. Первый знает, что
его ожидает, между тем как у второго в любой момент может появиться
искушение испытать еще неведомое ощущение. Соблаговолите послушать меня еще
немного, мадам, так как это очень важно для нас обоих, ибо я мечтаю вернуть
вас на путь истинный. Я не буду докучать вам проповедями, совсем нет — я
просто хочу открыть вам глаза на некоторые истины, которые скрывали от вас
ваши страсти и которые вы всегда обнаружите в своем сердце, если захотите
заглянуть туда.
Знаете, Жюльетта, тот, кто первым посмел сказать вам, что мораль —
бесполезная вещь в этом мире, заманил вас в самую страшную западню, какую
можно себе представить, а тот, кто к этому добавил, что добродетель пустое
слово, а религия — ложь и обман, поступил с вами более жестоко, чем убийца.
Убив вас на месте, он доставил бы вам только один миг страдания, а так оба
они уготовили для вас бесчисленные бедствия и горести. Причиной всех ваших
ошибок служит путаница в словах и понятиях, поэтому давайте аналитически
рассмотрим, что значит добродетель, ненависть и презрение к которой хотели
вызвать в вашей душе порочные наставники. Добродетель, Жюльетта, — это
постоянное выполнение наших обязательств по отношению к другим людям, и я
хочу вас спросить, каким скудоумием и каким бесчувствием надо обладать,
чтобы назвать счастьем то, что разрушает все узы, связывающие нас с
обществом? Каким самодовольным должен быть человек, полагающий, будто он
может сделаться счастлив, ввергая окружающих в несчастье! Неужели он считает
себя достаточно сильным и могущественным, чтобы в одиночку бороться с
обществом, чтобы поставить свою порочность выше всеобщих интересов? Или он
настолько нахален, что полагает, будто он один обладает страстями? Каким же
образом рассчитывает этот наглец заставить остальных, имеющих такие же, как
у него, желания и страсти, служить себе? Вы согласитесь со мной, Жюльетта,
что только безумец способен питать подобные иллюзии; а если даже допустить,
что он все-таки добивается своей цели, как собирается он скрыться от
карающего меча закона? Более того, что он будет делать со своей совестью?
Поверьте, Жюльетта, никому не дано избежать ее угрызений, которые страшнее
человеческого суда, да вы и сами убедились в этом на собственном опыте: вы
также пытались заставить замолчать собственную совесть, но добились только
того, что ее голос заглушил ваши страсти и воззвал к вашему разуму.
Вложив в
человека влечение к окружающим людям, иными словами социальный инстинкт,
Творец одновременно дал ему понимание обязанностей, которые тот должен
выполнять, чтобы благополучно жить в обществе, и вот добродетель как раз и
заключается в выполнении этих обязательств; следовательно, добродетель есть
одна из основных потребностей человека, то есть единственное средство
обрести счастье на земле. Религиозные истины самым естественным и логичным
образом вытекают из этих основополагающих и жизненных принципов, и человеку
с добродетельным сердцем нетрудно доказать существование Высшего Существа; в
величии Природы, Жюльетта, заключены добродетели Создателя, так же, как
добросердечие и человеколюбие являются добродетелями Его созданий, и из этих
отношений и связей рождается вселенский порядок. Бог есть средоточие высшей
мудрости, лучом которой служит человеческая душа; когда человек прячется от
этого божественного света, его участь на земле решена: ему суждено брести в
потемках от одной ошибки к другой и, в конечном счете, прийти к катастрофе.
Взгляните на тех, кто придерживается таких принципов, попробуйте
беспристрастно разобраться в их мотивах, и вы поймете, что они не хотели
ничего иного, кроме как злоупотребить вашим доверием, что у них не было иных
намерений, кроме как удовлетворить свои гнусные и опасные страсти. Они
обманывали не только вас — они обманывали самих себя, а это хуже всего и это
не входит в расчеты порочного человека; чтобы доставить себе одно
удовольствие, он лишает себя тысячи других, чтобы провести один счастливый
день, он обрекает себя на миллион злополучных; в том и состоит эпидемия зла,
что пораженный ею человек стремится заразить всех окружающих: один только
вид добродетели служит для него укором, и негодяй не может понять, что все
его усилия справиться с этим тягостным чувством приближают торжество
ненавистной ему добродетели; наслаждение злодея состоит в том, чтобы с
каждым днем творить еще большее зло, но ведь рано или поздно он должен
остановиться, и этот момент станет окончательным его поражением. А теперь
посмотрите, как обстоит дело с добродетелью. Чем дальше продвигается человек
по дороге добродетельного наслаждения, тем утонченнее и тем полнее
становятся его ощущения, а если ему доведется дойти до вершин добродетели,
он окажется в обители Бога, сольется с ним и будет вознагражден вечным
блаженством.
Да, Жюльетта, велики и глубоки радости добродетели и религии! Я тоже
вел не безупречную жизнь как и другие люди, да и знакомству с вами я обязан
заведению, где торгуют удовольствиями; но даже в дни своей юности, даже в ту
пору, когда кипела моя кровь, добродетель никогда не теряла ценности в моих
глазах, и в исполнении обязанностей, которые она накладывает на человека, я
всегда находил самые сладостные удовольствия в жизни. Скажите честно,
неужели вы полагаете, будто приятнее вызывать у окружающих слезы печали и
отчаяния, нежели помочь страждущему и несчастному? Я даже готов допустить,
но только ради нашей дискуссии, что могут встречаться такие испорченные
души, которые находят удовольствие в чужих слезах, но ведь это удовольствие
несравнимо с тем, что испытывает человек добродетельный.