Брезжил рассвет, когда Сен-Фон, обезумевший от происходящего,
но еще не удовлетворенный, велел мне крепко держать мальчика и самым
безжалостным образом исполосовал всю его заднюю часть многохвостой плетью, а
напоследок избил его кулаками и еще несколько минут терзал его тело. В
одиннадцать часов принесли шоколад; по указанию министра я подсыпала в чашку
яд, утверждая таким образом его права на наследство, а он, пока я готовила
смертоносное зелье для его родного сына, писал записку коменданту Бастилии с
приказом сделать то же самое с его матерью.
— Ну что ж, — произнес Сен-Фон, подавляя зевок и глядя на несчастного,
в чьих жилах смерть уже начала свою ужасную работу, — можно сказать, что
день начинается неплохо; пусть Всемогущий Творец Зла посылает мне четыре
подобных жертвы в неделю, и я не перестану возносить самые искренние и
жаркие молитвы в его адрес.
Тем временем, ожидая нас, Нуарсей и Клервиль позавтракали вдвоем, после
чего мы присоединились к ним, и все, что произошло этим утром, осталось
нашей с министром тайной. Мужчины уехали в Париж, захватив с собой
обреченного мальчика, а мы с Клервиль возвратились в город в ее карете.
Касательно этого приключения, мне нечего добавить, друзья мои:
преступление, как и все остальные, к которым приложил руку Сен-Фон,
увенчалось полным успехом; вскоре после того он вступил во владение
наследством, оказавшимся весьма солидным, как он и предполагал, и миллион’
ливров — двухгодичная рента от его нового состояния — был подарком, который
он торжественно вручил мне за пособничество.
По дороге в столицу Клервиль засыпала меня довольно щекотливыми
вопросами, на которые я отвечала весьма уклончиво и ловко. Разумеется, я
рассказала ей о наших плотских утехах, ибо не было никакого смысла скрывать
их, да она бы мне и не поверила, если бы я их отрицала. Однако о главном —
тайных замыслах Сен-Фона — я умолчала. Воспользовавшись моментом, я
напомнила подруге о ее обещании помочь мне вступить в клуб либертинажа, о
котором она однажды мне намекнула, и она дала мне честное благородное слово,
что меня примут на самом ближайшем собрании. Мы въехали в город,
расцеловались и простились друг с другом.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Настало время, друзья мои, немного подробнее рассказать вам о моей
жизни, роскошной жизни, которую я заслужила беспредельным распутством, с тем
чтобы вы могли сравнить ее с беспросветной нуждой и прочими несчастьями, не
покидавшими мою сестру с тех пор, как она пошла путем добродетели; и ваш
просвещенный философский ум подскажет вам, какие выводы следует сделать из
этого сравнения.
Итак, я жила на широкую ногу, если только это бледное выражение
способно передать вызывающую роскошь, окружавшую меня, что, впрочем, вовсе
не удивительно при тех безумных расходах, которые я могла себе позволить
благодаря своему покровителю.
Не считая бесчисленного количества предметов,
требуемых для удовлетворения потребностей Сен-Фона, я имела в своем
распоряжении великолепный особняк в Париже и прелестное поместье возле Со в
Барьер-Бланш — самое уютное гнездышко, какое можно себе представить; к моим
услугам всегда была дюжина лесбиянок, четверо столь же услужливых горничных,
секретарь, ночная служанка — она же сиделка, три экипажа, десяток лошадей,
четыре лакея, подобранных по выдающимся мужским качествам и по размерам
членов, и все остальное, необходимое для ведения большого хозяйства; за
вычетом содержания челяди и прочих текущих расходов, мне оставалось два
миллиона, которые я могла тратить на свои прихоти и капризы. Думаю, стоит
сказать несколько слов о моей повседневной жизни.
Начну с того, что каждый день я просыпалась в десять часов. До
одиннадцати я никого не принимала, кроме самых близких друзей, после чего до
часу дня продолжался мой туалет, на котором присутствовала вся челядь дома;
приблизительно в час дня я давала приватную аудиенцию посетителям, которые
приходили просить моей протекции, или министру, когда он бывал в Париже. В
два часа я отправлялась в Барьер-Бланш, где мои опытные и обладавшие большим
вкусом поставщики ежедневно демонстрировали мне очередную партию живого
товара: четверых свежих мужчин и столько же свежих женщин, которым
предстояло в полной мере удовлетворять мои безгранично извращенные капризы.
Чтобы дать вам хотя бы приблизительное представление об этом товаре, скажу,
что ни один из этих предметов не стоил мне дешевле двадцати пяти луидоров, а
очень часто я платила в два раза больше, поэтому можете мне поверить, что я
получала самые превосходные экземпляры обоего пола; на этих смотринах мне не
раз попадались женщины и девушки из очень приличного и даже высшего
общества, одним словом, в том торговом доме я вкушала сладчайшие
наслаждения. К четырем часам пополудни я обыкновенно возвращалась в город и
обедала с друзьями. Не стану описывать блюда, подаваемые к столу: ничто в
Париже не могло сравниться с ними по роскоши, утонченности и обилию, кстати,
я была очень строга к своим поварам и виночерпию и требовала от них
исключительного усердия; впрочем, не буду останавливаться на этом, так как
вы достаточно знаете мою требовательность в этих вопросах. Быть может,
гурманство — не столь уж великий порок, однако я числю его среди самых своих
любимых, ибо всегда считала, что если не довести до патологической крайности
один, даже самый малый порок, невозможно насладиться по-настоящему всеми
остальными. После поистине королевской трапезы я обычно отправлялась в театр
или участвовала в утехах министра, когда был день его визита.
Что касается моего гардероба, моих драгоценностей и украшений и моих
капиталов, мне кажется, четыре миллиона будут слишком малой цифрой, чтобы
оценить их, несмотря На то, что к тому времени мое знакомство с господином
де Сен-Фоном длилось не более двух лет. Половину этой суммы я держала в
золоте и часто, по примеру Клервиль, раскрывала крышки своих сундуков с
сокровищами и предавалась среди них неистовой мастурбации.