«Я сын Божий», — мычит этот косноязычный неуч,
неспособный сказать ничего вразумительного о своем отце. Именно так и
заявляет: «Я сын Божий». Или еще лучше: «Я есмь Бог», и я должна верить
потому только, что он пускает при этом слюни. Далее мошенника вешают на
кресте, ну и что из того? Его ученики бросают его, и вот он, Бог вселенной,
висит, приколоченный гвоздями. А где он зачат? В чреве еврейки. Где родился?
В стойле. Каким образом внушает он веру в себя? Своим жалким видом,
бедностью, плутовством — другого способа убедить меня у него нет. А если я
сомневаюсь, если колеблюсь в своей вере? Тогда горе мне! Тогда моим уделом
будут вечные муки. Таков этот Бог: я ничего не упустила из его сущности, в
которой нет ни одной черты, способной тронуть душу или воззвать к сердцу. И
здесь кроется удивительное противоречие. Новый закон основан на старом и тем
не менее он сводит на нет, стирает в пыль прежний закон — так где же основа
этой новой веры? Неужели этот Христос является законодателем, и на каком
основании мы должны его слушать? Он сам — и только он! — собирается показать
мне своего Бога, пославшего его сюда, но если Моисей был заинтересован в
том, чтобы я поверила в его Бога, который дал ему силу, то этот тип из
Назарета не спешит рассказать о своем Отце, от чьего имени он пришел на
землю. Однако новый законодатель должен знать больше, чем прежний: Моисей, в
лучшем случае, мог запросто беседовать со своим господином, а Христос —
кровный сын Бога. Моисей довольствовался тем, что объяснял чудеса
естественными причинами и убеждал свой народ в том, что молния сверкает лишь
для избранных, а более хитрый Христос сам творит чудеса, и если оба
заслуживали презрения у своих современников, то надо признать, что второй,
благодаря своему большему нахальству, с большим основанием требует к себе
почтения. В глазах потомков оба являются создателями «гетто» {Квартал в
некоторых древних городах Италии, где принуждены были селиться евреи.} для
евреев, а второму, кроме того, принадлежит приоритет, что касается виселицы.
Итак, Жюльетта, перед тобой порочный круг, в который попадают люди, как
только начинают докапываться до сути и продираться через весь этот
чертополох: религия доказывает существование своего пророка, а пророк —
своей религии. Бог не явил себя полностью ни еврейской секте, ни секте
христиан, которые по-иному, но не менее презренны, чем евреи, поэтому я
упорно продолжала поиски надежных свидетельств, призвав на помощь разум, а
чтобы он не подвел меня, я подвергла анализу сам разум. Что же такое разум?
Способность, данная мне Природой, посредством которой я формирую свое
благоприятное отношение к одному предмету и отрицательное к другому в
зависимости от количества удовольствия или неудовольствия, получаемого мною
от этих предметов; это расчет, определяемый только 4 моими ощущениями,
поскольку исключительно через них я получаю сравнительные впечатления,
составляющие либо страдания, которых я хочу избежать, либо удовольствия, к
которым я стремлюсь.
Что же такое разум?
Способность, данная мне Природой, посредством которой я формирую свое
благоприятное отношение к одному предмету и отрицательное к другому в
зависимости от количества удовольствия или неудовольствия, получаемого мною
от этих предметов; это расчет, определяемый только 4 моими ощущениями,
поскольку исключительно через них я получаю сравнительные впечатления,
составляющие либо страдания, которых я хочу избежать, либо удовольствия, к
которым я стремлюсь.
Таким образом, как полагает Фрере {Никола Фрере (1688-1749) — автор
работ по истории, географии, мифологии.}, разум есть не что иное, как весы
для взвешивания предметов, являющихся внешними по отношению к нам;
рассудочный механизм подсказывает нам, какие выводы следует сделать: когда
стрелка весов склоняется в сторону наивысшего удовольствия, в ту же сторону
склоняется наш выбор. Теперь ты видишь, что рациональный разумный выбор и
для людей и для животных, обладающих разумом, является следствием самой
примитивной и самой материальной механической операции. Но поскольку разум —
всего лишь наш пробный камень, должен существовать некий испытательный
инструмент для анализа веры, -которую настойчиво суют нам негодяи, требуя,
чтобы мы почитали вещи, лишенные всякой реальности или настолько гнусные
сами по себе, что могут вызвать разве что отвращение. Отсюда, Жюльетта,
следует, что первым делом наша рациональная способность, то есть способность
мыслить, должна установить главное различие между тем, как вещь являет себя
воспринимающему, и тем, как он ее воспринимает, потому что предмет и его
восприятие или наше о нем представление — это совершенно разные вещи. Когда
мы воспринимаем предметы, отсутствующие в данный момент, но знакомые нам по
прошлому опыту, мы называем это памятью, воспоминанием, припоминанием, если
угодно. Если наше восприятие предлагает нам какой-то предмет, не имеющий
реального существования, это называется воображением. Так вот, воображение и
есть истинный источник всех наших ошибок и заблуждений. А еще больший
источник ошибок заключается в том, что мы приписываем самостоятельное
существование предметам наших внутренних восприятий и полагаем, что они
существуют вне нас и отдельно от нас только потому, что воспринимаем их
отдельно друг от друга. Чтобы пояснить мысль о предмете, который являет себя
наблюдателю, я воспользуюсь термином «объективное понятие» в отличие от
впечатления, которое этот же предмет оказывает на наблюдателя, это
впечатление я назову «реальным понятием». Очень важно не путать эти две
разновидности существования: стоит только проигнорировать это различие, как
тут же откроются безграничные возможности для ошибок. Делимая до
бесконечности точка, необходимая в геометрии, относится к категории
«объективных существований», а твердые объемные тела — к категории «реальных
существований».