Прекрасная девятнадцатилетняя блондинка с роскошными волосами,
с величественной фигурой… красивые карие глаза, безупречные, благородные
черты лица — Природа в избытке одарила эту счастливицу, которая помимо
всевозможных физических совершенств обладала глубоким умом, твердым
характером и здоровой философией.
При нашей четвертой встрече Стено поинтересовался, кому адресованы
остальные рекомендательные письма, которые у меня были. Вместо ответа У.
показал их ему, и когда он прочитал на конвертах имена придворных, лицо его
потемнело.
— Знаете, любезнейший и дорогой наш гость, — сказал он, возвращая мне
письма, — нам доставляет удовольствие принимать любого, прибывающего с
такими теплыми рекомендациями, но должен заметить, что у меня непримиримые
политические разногласия с этими лицами, которых вы намерены посетить. Мои
коллеги, мои друзья и родственники, будучи заклятыми врагами двора, даже не
разговаривают с теми, кто служит или способствует деспотизму.
— Ах, сударь, — заговорил я, — ваши взгляды совершенно совпадают с
моими, я не допускал даже мысли связать себя с партией ваших противников; я
так же, как и вы, ненавижу монархов и их тиранию. Я всегда удивлялся, как
Природа могла вложить в такие руки власть над людьми. И я прошу вас,
мужественных сенаторов, поскорее вернуть шведскому народу подлинную свободу,
которую Густав стремится отобрать у него по примеру своих предков; пусть все
старания , вашего молодого принца усилить свою власть постигнет та же
бесславная участь, какую испытал недавно Адольф. Однако, добрый мой
господин, чтобы впредь у вас не было никаких сомнений в моем искреннем
желании присоединиться к вашей партии и в моем уважении к вашим взглядам,
давайте вместе с вами разорвем на клочки вот эти самые письма, которые
адресованы сторонникам Густава и их прихлебателям. Да, да, уничтожим их все,
и я доверяю вам самому выбирать друзей, с которыми я мог бы иметь дело в
вашем городе.
Стено с чувством пожал мне руку, и его юная жена, присутствовавшая при
нашем разговоре, не могла сдержаться, чтобы не выразить живейшую радость от
того, что к их партии присоединился столь достойный человек.
— Боршан, — торжественно заявил Стено, — после таких слов, которые
наверняка идут из самого сердца, я больше не сомневаюсь в образе ваших
мыслей. Но скажите, вы действительно готовы отстаивать наши интересы, как
свои собственные, и принять на себя все обязательства, требующие верной
дружбы и строгой конспирации?
— Сенатор, — живо ответил я, — клянусь жизнью, что буду с вами до тех
пор, пока последний тиран не исчезнет с лица земли, если вы вложите в мои
руки необходимое оружие.
После чего я рассказал супругам о случае с принцессой Голландии,
который убедительно свидетельствовал о моем отвращении к тирании и к ее
носителям.
— А ваша супруга, друг мой, — спросил меня сенатор, — она разделяет
ваши взгляды?
— На ваш вопрос отвечу честно: наши взгляды настолько схожи, что она
оставила Софию, которая осыпала ее всевозможными милостями.
— Отлично, — сказал Стено, — завтра в моем доме соберутся друзья; я
приглашаю вас обоих присоединиться к нам и обещаю, что вы услышите очень
интересные вещи.
Я передал этот разговор Эмме.
— Прежде чем влезть в это дело, дорогой, надо подумать хорошенько, во
что оно может вылиться. Не забывай, что когда ты отказался служить Софии, ты
действовал скорее, как мне кажется, из отвращения к политическим интригам, а
не из духа свободолюбия.
— Нет, — возразил я, — ты ошибаешься; с тех пор я много передумал и
пришел к выводу, что только мой извечный ужас перед деспотизмом отдельной
личности заставил меня отказаться от предложения супруги градоправителя:
будь ее цели несколько иными, я, возможно, согласился бы на все…
— Извини, Боршан, — не унималась Эмма, — но я не вижу никакой логики и
последовательности в твоих принципах: ты сам тиран, и ты же ненавидишь
тиранию; деспотизм сквозит во всех твоих вкусах, глубоко гнездится в твоем
сердце, твоя душа пропитана им, и вдруг ты восстаешь против него. Объясни
мне эти противоречия, или можешь больше не рассчитывать на меня.
— Эмма, — начал я, глядя прямо в глаза своей спутнице, — послушай
внимательно, что я тебе скажу и хорошенько запомни мои слова. Если сенат
собирается выступить с оружием в руках против шведского монарха, им движет
не ненависть к тирании, а зависть, оттого что деспотом является кто-то
другой, но не сами сенаторы; как только они получат власть, ты увидишь, как
в их взглядах произойдет внезапная метаморфоза, и те, кто сегодня ненавидят
деспотизм, завтра будут сами осуществлять его для своего блага. Приняв
предложение Стено, я играю ту же роль, что и он и ему подобные; я не
стремлюсь сокрушить трон, но хочу обратить его свойства в свою пользу. Еще
вот что запомни: я. разорву с этим обществом, как только увижу, что оно
вдохновляется другими принципами или идет в другом направлении, поэтому,
Эмма, не обвиняй меня в непоследовательности, как не осуждай тех, кто
заменяет тиранию деспотизмом: трон люб всякому человеку, и не трон он
ненавидит, а того, кто сидит на нем. Я чувствую в себе прямо-таки
потребность вмешаться в мировые дела, для этого нужны не предрассудки и не
добродетели, но страсть, порочное сердце и несгибаемый характер — то есть
как раз то, чем я обладаю; фортуна благоволит ко мне, и я принимаю вызов
судьбы. Оденься завтра шикарнее, Эмма, будь гордой, умной и соблазнительной
— я хочу сказать, стервозной, — именно эти качества уважают в доме Стено;
покажи его гостям, что они в тебе есть, и ничего не бойся.
Мы пришли к назначенному часу и были встречены лакеем, который коротко
бросил швейцару: «Это последние, никого больше не пускать».