— А кто стоит за ними?
— Мой народ.
— Когда он устанет от вас, он повернет и пушки, и ружья против вашего
дворца, захватит ваши крепости и низвергнет вас.
— Вы меня пугаете, мадам! Что же мне делать? — с нескрываемой иронией
спросил Фердинанд.
— Я уже сказала вам, берите пример с опытного наездника: вместо того,
чтобы тянуть за поводья, когда лошадь рвется вскачь, он мягко ослабляет их и
дает ей свободу. Природа, разбросав людей по всему земному шару, дала им
всем достаточно ума, чтобы заботиться о себе, и только в минуту гнева
внушила им мысль о том, чтобы они посадили себе на шею королей. Король для
политического организма — то же самое, что доктор для физического: вы
приглашаете его, если заболели, но когда здоровье восстановлено, его следует
выпроводить, иначе болезнь будет длиться до конца вашей жизни, ибо под
предлогом лечения доктор останется на вашем содержании до могилы {Недаром
римляне назначили диктатора, только когда отечество было в опасности. (Прим.
автора)}.
— Ваши рассуждения очень сильны, Жюльетта, и они мне нравятся, но…
признаться, вы внушаете мне страх, потому что вы умнее меня.
— Тогда тем более вам следует поверить моим словам. Ну да ладно, сир,
коль скоро моя мудрость пугает вас, оставим этот разговор и перейдем к
приятным вещам. Так что вы желаете?
— Говорят, у вас самое красивое в мире тело, Жюльетта, и я хотел бы
увидеть его. Возможно, не таким языком я должен говорить, если учесть ваши
аристократические манеры. Но я не обращаю внимания на условности, дорогая. Я
навел справки о вас и о ваших сестрах и знаю, что несмотря на ваше огромное
богатство вы, вне всякого сомнения, отъявленные шлюхи все трое.
— Ваши сведения не совсем точны, мой повелитель, — с живостью заметила
я, — ваши шпионы ничем не отличаются от ваших министров: они также воруют у
вас деньги и ничего не делают. Словом, вы ошибаетесь, но это не важно. Со
своей стороны я не расположена играть роль весталки. Просто надо
договориться о терминологии. Во всяком случае, ваша победа надо мной будет
ничуть не труднее, чем она была для вашего шурина, герцога Тосканского.
Теперь послушайте меня. Хотя вы заблуждаетесь, считая нас шлюхами, и мы не
такие на самом деле, абсолютно достоверно, что по порочности и
развращенности нам нет равных, и вы, если пожелаете, получите нас всех
троих.
— Вот это другое дело, — сказал король, — я с великим удовольствием
развлекусь со всем семейством сразу.
— Хорошо, вы получите это удовольствие, и взамен мы просим немного: вы
оплачиваете наши расходы в Неаполе в течение предстоящих шести месяцев, вы
платите наши долги, если они вдруг у нас появятся, и гарантируете нам полную
безнаказанность несмотря на любые наши шалости.
— Шалости? — удивился Фердинанд.
— Что это за шалости?
— Я имею в виду насилие в самых разных и подчас невообразимых формах;
мы с сестрами не останавливаемся ни перед чем, там где речь идет о
преступлениях; мы совершаем их в свое удовольствие и не хотим, чтобы нас за
это наказывали.
— Согласен, — сказал Фердинанд, — только постарайтесь, чтобы это не
слишком бросалось в глаза и чтобы вашими мишенями не сделались ни я, ни мое
правительство.
— Нет, нет, — успокоила я его, — это нас не привлекает. Мы оставляем
власть в покое, хороша она или плоха, и предоставляем самим подданным решать
вопросы со своими королями.
— Прекрасно, — кивнул мой собеседник, — давайте обсудим наши
удовольствия.
— Вы уже сказали, что хотите насладиться и моими сестрами.
— Да, но начнем с вас. — И, проводив меня в соседнюю комнату,
неаполитанец указал на женщину лет двадцати восьми, почти обнаженную,
лежавшую на кушетке в алькове с зеркальными стенами. — Вам придется,
Жюльетта, удовлетворить не только мои страсти, но и страсти этой дамы.
— Кто она такая?
— Моя супруга.
— Ах, это вы, Шарлотта, — сказала я. — Я много слышала о вас: говорят,
вы такая же блудница, как ваши сестры, но платите больше. Поглядим, однако,
так ли это на самом деле.
— Если вы не хотите со мной ссориться, — вмешался недовольный
Фердинанд, — вы должны с надлежащим уважением относиться к королеве.
— Пусть скажет свои желания, и я употреблю все средства удовлетворить
их.
Тогда Шарлотта Лотарингская, обхватив меня за шею, тысячью поцелуев
дала мне понять, что я ей понравилась и что она предвкушает обещанные
наслаждения. Все условности были отброшены в сторону, и Фердинанд сам раздел
нас обеих. Потом появился паж-подросток, очаровательный, как херувим, и
король снял одежду и с него. Мы с Шарлоттой, улегшись на кушетку, начали
ласкать друг друга, а Фердинанд, не спуская с нас глаз, страстно целовал
пажа в губы и щекотал ему задний проход.
Да, друзья мои, эта Шарлотта была необыкновенной женщиной! Само
бесстыдство свило себе гнездо во влагалище этой венценосной потаскухи; она
крепко прижималась ко мне всем телом и неистово терлась своим клитором о мой
лобок; одним пальцем она мастурбировала мне анус, а ее язычок, глубоко
проникнув мне в рот, жадно слизывал мою слюну; блудницу словно пожирал
ненасытный огонь, и вожделение сочилось из всех ее пор. Немного позже я
переменила позу: обхватила ее голову бедрами, прижалась губами к ее
влагалищу, и мы долго, исступленно сосали друг друга. С каким восторгом она
возвращала мне то, что я выливала в ее рот! Моя вагина заполнила его
спермой, и я сама, тая от блаженства, глотала ее поминутно извергавшиеся
соки.