Я
не отрицаю что наши удовольствия могут стать причиной чьих-то страданий, но
разве от этого удовольствия для нас менее приятны? В свое время мы вернемся
к этому разговору, а пока я вижу, что мои рассуждения о морали были не менее
убедительны, чем мои мысли насчет религии. Теперь пора перейти от разговора
к делам, тогда только ты окончательно поймешь, что можно делать все,
абсолютно все, не опасаясь, что совершаешь при этом преступления. Два-три
неординарных поступка — и ты сама убедишься, что все позволено.
Возбудившись от ее речей, я бросилась в объятия своей старшей и мудрой
подруги и тысячью разных способов продемонстрировала ей благодарность за
заботу, проявленную о моем воспитании.
— Я обязана вам больше, чем жизнью, несравненная Дельбена! Я поняла,
что нельзя жить без философии. Можно ли назвать жизнью жалкое прозябание под
игом лжи и глупости? Я к вашим услугам, — продолжала я, сгорая от
нетерпения. — Я хочу быть достойной вашей нежной дружбы и на вашей груди
дать клятву навсегда забыть о заблуждениях, которые вы уничтожили во мне.
Умоляю вас: продолжайте мое обучение, продолжайте вести меня к счастью — я
доверяюсь вам целиком; делайте со мной, что хотите, и знайте, у вас никогда
не будет более пылкой и послушной ученицы, чем Жюльетта.
Дельбена была вне себя от восторга: для развращенного ума нет острее
удовольствия, чем развращение учеников и последователей. Сладкой дрожью
сопровождается процесс обучения и не с чем сравнить наслаждение, когда мы
видим, как другие заражаются той же безнадежной болезнью, которая пожирает
нас самих. А как радостна власть над их душами, которые как будто творятся
заново благодаря нашим советам, настояниям и ласкам. Дельбена С лихвой
вернула мне все поцелуи, которыми я ее осыпала, и вперемежку с ласками
бормотала, что скоро, совсем скоро, я сделаюсь такой же беспутной, как она —
неуязвимой, неукротимой и жестокой маленькой распутницей, — что в том
волшебном мире, куда она ведет меня, я совершу множество злодеяний, а когда
Господь захочет узнать, что же случилось с доброй маленькой Жюльеттой, она,
Дельбена, гордо выступит вперед и примет наказание за разрушение моей юной
души. Когда страсть наша ослабевала от утомления, мы разжигали ее пламя
пылающей лампой философии.
— Послушай, — сказала, наконец, Дельбена, — если уж ты так хочешь
потерять невинность, я удовлетворю тебя незамедлительно.
При этой мысли распутница снова обезумела от вожделения, немедля
вооружилась искусственным органом и стала, сначала осторожно, водить им по
моим нижним губкам, повторяя, что это подготовит меня и поможет перенести
предстоящую боль; потом она неожиданно содрогнулась в бурном оргазме, с
силой втолкнула инструмент в отверстие и с моей невинностью было покончено.
Невозможно описать словами мои страдания, но резкая пронизывающая меня боль,
вызванная ужасной операцией, тут же сменилась невообразимым наслаждением.
Между тем ярость неутомимой Дельбены только возрастала: осыпая меня сильными
хлесткими ударами, она глубоко проникла своим языком мне в рот, потом,
терзая мои ягодицы обеими судорожно стиснутыми руками, заставила меня
кончать в своих объятиях чуть не целый час подряд и прекратила сладостную
пытку, только когда я взмолилась о пощаде.
— Отомсти, отомсти же мне, — бормотала она, задыхаясь, — вознагради
меня. Видишь, как я горю, как я сгораю от страсти; я так утомилась с тобой,
что, видит Бог, теперь мне тоже надо разрядиться.
В мгновение ока из вожделенной любовницы я превратилась в самого
страстного любовника: я навалилась на Дельбену и ввела в действие скребок.
О, Боже, как это было приятно! Ни одна женщина в мире не извивалась и не
трепетала так страстно, ни одна не парила столь высоко на крыльях
наслаждения — десять раз подряд эта распутница извергла свое семя, и я
подумала, что она растворится в нем.
— Ох, наконец-то я утолила свою душу, — проговорила я, откидываясь на
подушки. — Воистину, чем больше мы знаем, тем сильнее чувствуем всю
приятность сладострастия и похоти.
— Несомненно, — ответствовала Дельбена. — И причина здесь предельно
проста: сладострастие не терпит запретов и достигает зенита, только попирая
их все, без исключения. Чем талантливее и одареннее человек, тем больше он
сокрушает препятствий и тем решительнее это делает, значит, интеллектуально
развитые люди гораздо глубже чувствуют удовольствия либертинажа.
— Мне кажется, исключительная утонченность высокоразвитых организмов
также способствует тому, — продолжила я.
— И в этом нет никаких сомнений, — сказала мадам Дельбена. — Ведь чем
лучше отполировано зеркало, тем лучше оно принимает и отражает окружающие
предметы.
Наконец, когда изнурительные упражнения выжали из нас обеих все соки до
самой последней капли, я напомнила своей наставнице о ее обещании позволить
мне лишить невинности Лоретту.
— Я этого не забыла, — ответила она. — И это произойдет сегодня ночью.
Когда все разойдутся спать, ты потихоньку выйдешь и присоединишься к Флавии
и Вольмар. Остальное предоставь мне; сегодня ты будешь допущена к нашим
мистериям. Будь же мужественна, будь тверда и стойка, Жюльетта: я собираюсь
показать тебе удивительные вещи.
Но каково было мое удивление, когда в тот же день я услышала, что одна
пансионерка только что сбежала из аббатства. Я спросила ее имя. Это была
Лоретта.
— Лоретта! — удивилась я. И тут же подумала: «Боже мой, а я так на нее
рассчитывала… Одна мысль о ней приводила меня в экстаз… О, вероломная!
Выходит, я напрасно предвкушала неземные наслаждения?»
Я спросила о подробностях побега, но никто ничего не знал; я кинулась
сообщить об этом Дельбене — дверь ее была заперта, и у меня не было
возможности увидеть ее до назначенного часа.