Исполнительницы заняли свои места; начался новый спектакль и…
возбуждаемый сыпавшимися на меня ударами и горячими губами и языком
принцессы, я не выдержал и трех минут и заполнил ее рот своим семенем; она
проглотила его и быстро выбралась из-под меня.
— Эмма, — крикнула она, — он восхитителен, он сбросил в меня свой пыл,
и теперь я должна достойно отблагодарить его.
С этими словами она вонзила в мой зад солидный фаллос, впиваясь губами
в вагину то одной, то второй девушки, в то время, как третья прочищала ей
влагалище таким же инструментом, какой терзал мой задний проход.
— Теперь можете развязать его, — скомандовала юная Мессалина, наконец
почувствовав, что не может больше сдерживаться. — А ты, Боршан, иди сюда и
целуй меня в благодарность за то, что я дала тебе неземное блаженство.
Кстати, я редко отношусь к мужчинам с такой снисходительностью. Бедняга!
Все, что с тобой сейчас произошло, надо отнести на счет твоей ребяческой
скромности. Подумай сам: ты спал со мной уж и не знаю сколько раз и всегда
довольствовался лишь моей куночкой, как самый распоследний идиот, и в твою
тупую голову ни разу не пришла мысль, что у меня имеется и жопка. Это вообще
ни на что не похоже.
— У меня было такое желание, мадам, но робость меня останавливала.
— Жаль, очень жаль; в твоем возрасте скромность непростительна. Но не
будем ворошить прошлое. Теперь ты можешь исправить свою оплошность, на время
позабыть о моей вагине и уделить внимание моей заднице. — При этом она
повернулась ко мне спиной и, наклонившись, продемонстрировала мне свои
ягодицы. — Красивая попка, не правда ли? Смотри, какая она гладенькая, какая
нежная и как жаждет тебя, так что спеши, Боршан, забирайся туда. Возьми его
член, Эмма, и вставь сама куда следует.
В ответ я осыпал тысячью поцелуев этот поистине роскошный зад, и мой
орган, направленный рукой Эммы в маленькую уютную норку, скоро убедил Софию
в моем горячем желании исправить прошлые ошибки.
— Погоди, — остановила меня принцесса, — я хочу теперь быть твоей
рабой; я влезу в эту машину, где страдал ты, и буду в твоем распоряжении;
пользуйся своими правами, мой султан, и отомсти мне. (Железные скобы
защелкнулись на кистях ее рук и на лодыжках.) Не жалей меня, прошу тебя,
примерно накажи меня и за разврат, и за жестокость.
— Ах ты, содомитка! — зарычал я, восхищенный ее вкусами. — Да, я мечтаю
выпороть тебя и предупреждаю, это будет ужасная порка.
— Надеюсь, ты будешь делать это от всей души, — заметила она. — Пощупай
мою жопку, как она сверкает и взывает, и просит кнута.
— Вот тебе. — И я нанес первый свистящий удар. Пока я «от всей души»,
как она выразилась, терзал ее ягодицы, любезная Эмма стояла передо мной на
коленях, жадно сосала мой инструмент, а две девочки лобзали мне задницу.
Когда холмики Софии превратились в нечто липкое и красное, мой разъяренный
член вошел в ее анус по самый корень и утешил принцессу за все страдания.
Когда холмики Софии превратились в нечто липкое и красное, мой разъяренный
член вошел в ее анус по самый корень и утешил принцессу за все страдания.
— Черт возьми! — простонала она. — Как приятна содомия после порки,
ничто не сочетается столь удачно, как два этих удовольствия.
Тогда Эмма прильнула к госпоже, начала целовать, лизать, ласкать ее
тело, не забывая массировать себе клитор, и скоро мы все погрузились в океан
блаженства.
— Знаешь, Боршан, — заметила принцесса, когда мы пришли в себя, — мне
кажется, у нас много общего, и у меня даже возникло желание довериться тебе.
По ее знаку юные служанки исчезли, мы втроем расположились за столом, и
за легким обедом и пуншем София произнесла такую речь:
— Людям с мелкой душонкой и средним умом, наверное, покажется странным,
что для того, чтобы испытать твой характер, я избрала похоть. Но ничего
странного здесь нет, и если это у тебя вызывает недоумение, дружище, позволь
мне сказать тебе, что я сужу о способностях человека в обычной практической
жизни только по его поведению во время оргии. Человек с пламенными страстями
и с неординарными вкусами способен — и это непреложное правило — на
решительные действия там, где речь идет о выгоде или честолюбии, а ты
показался мне человеком темпераментным и не глупым. Кстати, Боршан, каковы
твои взгляды на человеческую жизнь?
— Принцесса, — отвечал я, — а как относился к ней герцог Альба, когда
захватил эту страну?
— Умница! — воскликнула моя пылкая собеседница, — Именно такого ответа
я и ждала от тебя. Я всегда считала тебя храбрецом, — добавила она, сжимая
мою руку, — теперь послушай, что я хочу тебе предложить.
Я — племянница героя Европы, человека, созданного для того, чтобы
властвовать над всем миром, и я принесла в эти провинции его дух, его
взгляды и его непреклонность. Надеюсь, ты понимаешь, Боршан, что я достойна
лучшей участи, нежели быть женой республиканского правителя, и этот робкий,
меркантильный и трусливый народ, рожденный жить в цепях, должен боготворить
меня. Я ничего не имею против того, чтобы царствовать над голландцами, но
трон, стоящий на этих вечно сырых равнинах, должен быть смочен их слезами и
украшен золотом. Мой план готовы поддержать сто вооруженных до зубов
батальонов, которые Фридрих обещал мне послать из Кенигсберга. Эта революция
не лишит головы моего супруга, он верен мне, и море крови, пролитой в
Батавии, скрепит трон, который будет моим. Разумеется, я предлагаю тебе не
скипетр, а высокий пост нашего советника, нашего министра, нашей правой
руки: ты будешь издавать указы и следить за их исполнением; этот пост
требует жестокости, но обладаешь ли ты этим качеством в нужной мере? Я
подумал немного и ответил так:
— Прежде чем взять на себя такую огромную власть, я бы хотел узнать,
как к этой революции отнесутся ближайшие соседи. Франция, Англия, Испания,
северные государства, которые смотрят на вашу нацию как на льстецов и
торговцев, будут ли они спокойно сидеть и взирать, как вы становитесь их
могущественной соперницей?
— В позиции Франции мы уверены, а об остальных можно не беспокоиться.