Скажу больше: без законов количество
преступлений возрастет, без законов мир превратится в один огромный вулкан,
изрыгающий из себя непрерывный поток самых отвратительных злодеяний, но я
утверждаю, что такая ситуация предпочтительнее, много предпочтительнее,
нежели то, что мы имеем сейчас. Я предвижу нескончаемые конфликты, войны и
столкновения, но это ерунда по сравнению с тем, что происходит под
недремлющим оком закона, ведь закон часто карает невинного, и к общему числу
жертв преступников добавляется масса жертв судейских ошибок и
злоупотреблений: дайте нам анархию, и жертв станет меньше. Конечно, и у нас
будут жертвоприношения, но свирепая слепая воля законов останется в прошлом.
Облеченный правом отмщения, угнетенный человек найдет быстрый, надежный и
экономичный способ наказать своего обидчика, не трогая никого другого.
— Однако, открывая двери произволу и монархии, вы неизбежно порождаете
жестокий деспотизм…
— Еще одно заблуждение: как раз злоупотребление законов приводит к
деспотизму; деспот — тот, кто создает законы, кто по своему усмотрению
изменяет их и заставляет служить собственным интересам. Лишите деспота
возможности злоупотребления, и это будет конец тирании. Никогда не
существовало тирана, который бы не использовал законы для удовлетворения
своей жестокости; если повсюду человеческие права будут распределены
равномерно, чтобы дать каждому возможность отплатить за причиненные ему
обиды, никакой деспот появиться не может, ибо он будет сброшен, как только
он поднимет руку на первую, жертву. Никогда тираны не появлялись во времена
анархии, они процветают лишь под прикрытием закона и достигают власти при
его помощи, приспосабливая затем закон к своим потребностям. Таким образом
под крылом закона царит произвол, таким образом законодательный акт хуже,
чем анархия, красноречивым свидетельством этого служит тот факт, что
правительство всегда стремится погрузить государство в пучину анархии, когда
намеревается ввести новую конституцию. Чтобы отменить прежние законы, оно
устанавливает революционный режим, в котором вообще нет никаких законов, и
из этого режима в конце концов рождаются новые законы. Но новое государство
бывает хуже предыдущего, ибо оно вырастает из него, ибо прежде чем достичь
своей цели — ввести конституцию, ему приходится вначале установить монархию.
Люди чисты и хороши только в естественном состоянии, как только они от него
удаляются, начинается их деградация. Так что выбросьте из головы мысль
улучшить людей через посредство закона, выбросьте как можно скорее.
Повторяю: при помощи законов вы породите еще больших негодяев, более хитрых
и порочных, но не создадите добродетельных людей.
— Но ведь преступления — это чума нашего времени, монсиньор. Чем больше
законов, тем меньше преступлений.
— Хорошенькая насмешка над здравым смыслом и больше ничего.
— Но ведь преступления — это чума нашего времени, монсиньор. Чем больше
законов, тем меньше преступлений.
— Хорошенькая насмешка над здравым смыслом и больше ничего. Но если
серьезно, надо признать, что именно множество законов порождает множество
преступлений. Перестаньте считать, что преступен тот или иной поступок, не
создавайте законов, и преступления исчезнут.
— Я хочу вернуться к первой части вашего постулата: преступления,
говорите вы — это чума нашего времени. Какой софизм! Чумой нашего времени
уместнее назвать любой разрушительный механизм, угрожающий существованию
всех жителей земли, так давайте посмотрим, отвечают ли преступления этому
определению.
— Совершаемое преступление представляет собой отношения между двумя
людьми. Один совершает этот акт, второй служит его жертвой. Итак, мы имеем
двоих, один из которых счастлив, другой — несчастен, следовательно,
преступление не есть чума нашего времени, так как делая половину населения
земли несчастной, оно делает счастливой другую половину. Преступление — не
что иное, как средство, которое употребляет Природа для достижения своих
целей по отношению к нам, смертным, и для сохранения равновесия,
необходимого в мире. Одного этого объяснения вполне достаточно, чтобы стало
ясно, что не человеку дано карать преступление, ибо оно — дело рук Природы,
только она обладает над нами всеми правами, которых мы начисто лишены. Если
посмотреть под другим углом зрения, преступление — следствие страсти, и если
страсти, как я уже говорил, следует считать единственными пружинами великих
дел, необходимо поощрять преступление, дающее энергию обществу, и избегать
добродетели, которая подтачивает силы. Стало быть, не надо наказывать
преступление, напротив, надо способствовать ему, а добродетель вытеснить на
второй план, где в конечном счете похоронить ее под толщей презрения, какого
она и заслуживает. Конечно, мы не должны путать великие деяния с
добродетелями, очень часто добродетель отстоит неизмеримо далеко от великого
дела, а еще чаще великое дело представляет собой самое настоящее
преступление. Кроме того, великие дела необходимы, а добродетели — никогда.
Брут, добрейший глава своего семейства, был всего лишь туповатым и
меланхоличным малым, а тот же Брут, ставший убийцей Цезаря, осуществил
одновременно и преступление и великое дело: первый остался бы неизвестным
для истории, а второй сделался одним из ее героев.
— Выходит, по вашему мнению, можно прекрасно чувствовать себя посреди
самых черных преступлений?
— Как раз в добродетельной среде невозможен внутренний комфорт,
поскольку всем ясно, что это — неестественная ситуация, это — состояние,
противное Природе, которая может существовать, обновляться, сохранять свою
энергию и жизнестойкость только благодаря бесчисленным человеческим
злодеяниям, то есть самое лучшее для нас — постараться сделать добродетели
из всех человеческих пороков и пороки из всех человеческих добродетелей.