— Дорогой мой Сен-Фон, — предложил принц, — а что если эти фурии
устроят нам самим порку?
— Розовыми ветками, — добавил Сен-Фон. Наши гости спустили штаны, и обе
задницы были жестоко выпороты гирляндами цветов и прутьями, изображавшими
змей.
— Очень возбуждающее средство, — заметил Сен-Фон, снова усаживаясь за
стол, и показал нам свой торчащий, как башня, инструмент. — А вы, мой принц,
возбудились хоть немного?
— Еще нет, — ответил несчастный старец удрученным голосом. — Мне нужны
более мощные средства; как только начинается разгул, меня опьяняют
жестокости, беспрерывно следующие одна за другой. Я люблю, когда всех
окружающих насилуют и терзают ради моего удовольствия, и я сам люблю терзать
их…
— Так вы бесчеловечны, мой принц?
— Я ненавижу людей.
— Не сомневаюсь в этом, — продолжал Сен-Фон, — потому что в любое время
дня и ночи меня также воспламеняет неодолимое желание или же во мне зреет
черная мысль нанести вред людям, ибо нет на свете созданий, более
отвратительных. Когда человек силен, он очень опасен, и ни один тигр в
джунглях не сравнится с ним в жестокости. А если он слаб, тщедушен,
несчастен? Тогда он просто-напросто низок, ничтожен и отвратителен — и
внутри и снаружи! Сколько раз я краснел от стыда за то, что родился среди
подобных существ. Утешает меня только то, что Природа дала им меньше, чем
мне, и что она каждодневно уничтожает их, поэтому я желаю иметь как можно
больше средств и возможностей способствовать их уничтожению. Я бы, будь моя
воля, стер их всех с лица земли.
— Однако при всем своем превосходстве, — вмешалась я, — вы ведь также
принадлежите к роду человеческому. Хотя нет! Когда человек мало похож на
остальных, на все стадо, когда он повелевает им, он не может быть той же
породы.
— Знаете, — сказал Сен-Фон, — она совершенно права. Мы являемся богами,
и нам должно воздаваться то же, что и им: разве не мы диктуем законы и
высказываем желания, которые выполняются без промедления? Разве не очевидно,
что среди людей, вернее, над людьми, есть порода, которая намного выше всех
прочих, та, которую древние поэты называли божествами?
— Что до меня, я не Геркулес, совсем не Геркулес, — заявил принц, — я
скорее хотел бы быть Плутоном, ибо мне больше всего нравится подвергать
смертным жутким мукам в аду.
— А я хотел бы уподобиться ящику Пандоры, из которого обильно сыплются
болезни, косящие людей налево и направо.
В этот момент послышались стоны, их испускали три прикованных цепями
жертвы, которых начали мучать фурии.
— Развяжите их, — приказал Сен-Фон, — и давайте сюда.
Их развязали и подвели к моим гостям; ни одно существо женского рода не
могло бы соперничать с ними в красоте и грации, и я воздержусь описывать то,
что делали с ними два негодяя.
В этот момент послышались стоны, их испускали три прикованных цепями
жертвы, которых начали мучать фурии.
— Развяжите их, — приказал Сен-Фон, — и давайте сюда.
Их развязали и подвели к моим гостям; ни одно существо женского рода не
могло бы соперничать с ними в красоте и грации, и я воздержусь описывать то,
что делали с ними два негодяя.
— Жюльетта, — промолвил возбужденный министр, — вы самое очаровательное
и способное создание, у вас все признаки гениальности, и вы заслуживаете
награды… Щите к нам и будем вместе топтать эти цветы; пойдемте в сад и
предадимся тому, что диктует нам наше воображение. У вас здесь есть укромные
места?
— Сколько угодно, весь сад будет сценой для ваших безумств.
— Превосходно. А дорожки не освещены?
— Нет, повелитель, темнота вдохновляет на преступления, и вы будете
наслаждаться самыми ужасными. Пойдемте, принц, в эти мрачные лабиринты и
примем вызов нашего злодейского воображения.
Мы все — оба распутника, я и трое жертвенных агнцев — вышли из беседки.
Войдя в темную аллею с изгородью, Сен-Фон воскликнул, что он не двинется
дальше, пока не совершит совокупления, и, схватив самую младшую из девочек,
злодей лишил ее .девственности и спереди и сзади прежде чем присоединиться к
нам минут десять спустя. Во время его отсутствия я пыталась возбудить
старого принца, но без успеха. Казалось, никакая сила не может поднять его
орган.
— Так вы не собираетесь совокупляться? — крикнул из кустов Сен-Фон,
тиская вторую девочку.
— Нет, нет, продолжайте дефлорацию, — ответил старый аристократ. — Я
ограничусь их страданиями. Как только вы пропустите их через себя,
передавайте одну за другой мне.
Он ухватил своими клешнями первую девочку и принялся терзать ее самым
немилосердным образом, а я в это время усиленно сосала его. Между тем
Сен-Фон покончил с невинностью второй и в том же состоянии, что и первую,
передал ее в руки принца, потом взялся за четырнадцатилетнюю.
— Вы представить себе не можете, как мне нравится сно-шаться в темноте,
— с чувством сказал министр. — Ночные тени — лучшие союзники для
преступления, к тому же ночь во многом облегчает его.
Сен-Фон, который до сих пор все еще не испытал оргазма, теперь
разрядился в зад старшей девочки, потом они с принцем обсудили дальнейшие
действия. Было решено, что Сен-Фон оставит себе ту, которая только что
выдавила из него семя, а двух других отдаст принцу, и этот злодей,
вооружившись всем необходимым для пыток, воодушевляясь все сильнее, увел
своих закованных в цепи жертв. Я сопровождала моего любовника и старшую
девочку, которой предстояло умереть от его руки. Когда мы отошли на
приличное расстояние, я рассказала ему о краже; «мы оба от души посмеялись,
и он заверил меня, что по своему обыкновению, прежде чем явиться на наш
званый вечер, принц посетил публичный дом с тем, чтобы соответствующим
образом настроиться, и что нет ничего легче, чем убедить его в краже
драгоценностей и денег в том самом месте.