— Ах ты дьявольщина! — воскликнула Клервиль, откидываясь на софу. — Ах,
друзья, почему вы меня не предупредили? Я умираю… — И блудница позвала Ла
Риччу; — Иди ко мне, мой ангел, ласкай меня скорее. Я уже кончаю; ни одно
зрелище в мире не доставляло мне такой радости.
Мы вернулись в будуар, закрыли окна и двери, и в этой роскошной комнате
разыгралась самая восхитительная из всех сладострастных сцен; можно сказать,
она происходила на костях несчастных плебеев, принесенных в жертву
изысканной порочности.
Нас уже ожидали четыре юные девушки, прекрасные как божий день, в
одеждах из черного траурного крепа, накинутых на голое тело. В другом конце
комнаты стояли еще четверо женщин от двадцати до тридцати лет — беременные,
совершенно нагие, со скорбным выражением на ангельских лицах. Неподалеку от
них на широкой кушетке возлежали четверо юношей, которые держали в руках
свои возбужденные члены, и члены эти, друзья мои, были чудовищных размеров;
сантиметров двадцати пяти в окружности — никак не меньше — и более тридцати
в длину. Мало кому доводилось видеть такие необыкновенные предметы, и мы
вчетвером содрогнулись от внезапного оргазма при одном виде этих атрибутов.
— Эти женщины и эти девицы, — объяснил нам Фердинанд, — вдовы и дочери
людей, которые только что погибли на наших глазах. Я абсолютно уверен в их
смерти, которая была неизбежна. Этих женщин привели сюда еще до того, как
начался праздник, и они через окно видели гибель своих близких. Я отдаю их
вам — это будет ваш праздник. — Король открыл дверь в небольшой сад и
добавил: — Там уже выкопана яма для их останков, где они будут покоиться в
мире после того, как вы ими насладитесь.
Жестокосердный повелитель заставил несчастных посмотреть на их будущую
могилу, спуститься туда и примерить по росту, затем, удовлетворенный тем,
что яма пришлась им впору, обратил наше внимание на четверых юношей.
— Я уверен, сударыни, — сказал он, — что вам не часто приходилось
встречать подобные предметы. — С этими словами он взял в руки ужасающие
члены, будто отлитые из железа, и предложил нам потрогать и поцеловать их. —
Сила этих мальчиков, — продолжал король, — под стать величине их органов;
каждый из них способен на пятнадцать или шестнадцать извержений, и при
каждой эякуляции выбрасывается не менее двенадцати унций семени; словом, это
элита моего королевства. Все четверо — калабрийцы, а в Европе нет провинции,
которая взращивала бы мужские атрибуты таких размеров.
По соседству с этим будуаром есть еще четыре, в которых имеется все
необходимое для сладострастных утех; сейчас мы разделимся, возьмем с собой
по парочке этих тварей и будем развлекаться до изнеможения, тем более что вы
видели такое грандиозное и возбуждающее зрелище.
Тотчас на пол полетели платья, нижние юбки, панталоны, и прежде чем
начать общие игрища, мы уединились в отдельных комнатах. Ла Ричча взял с
собой одну из девушек, одну беременную женщину и обладателя гигантского
фаллоса; Гравинес предпочел Олимпию и одну будущую мать, а Фердинанд увел
Клервиль, копьеносца, несчастную вдову и двоих девочек; Шарлотта выбрала
меня, и мы прихватили с собой парочку копьеносцев, одну девочку и оставшуюся
женщину.
Ла Ричча взял с
собой одну из девушек, одну беременную женщину и обладателя гигантского
фаллоса; Гравинес предпочел Олимпию и одну будущую мать, а Фердинанд увел
Клервиль, копьеносца, несчастную вдову и двоих девочек; Шарлотта выбрала
меня, и мы прихватили с собой парочку копьеносцев, одну девочку и оставшуюся
женщину.
Когда мы вошли в свой будуар, королева Неаполитанская взволнованно и
доверительно заговорила со мной:
— Знаете, Жюльетга, я больше не могу скрывать свои чувства к вам,
поэтому знайте, что я вас обожаю. У меня слишком распутный характер, чтобы я
могла поклясться вам в верности, к тому же это романтическое чувство не
имеет никакой ценности в глазах таких людей, как мы. Но я не сердце
предлагаю вам, а влагалище, влагалище, которое начинает истекать соком,
когда к нему прикасается ваша рука. Я вижу в вас родственную душу, мы с вами
даже мыслим одинаково, и уж конечно, я предпочитаю вас вашим сестрам.
Олимпия глуповата, хотя иногда обнаруживает вдохновение, но чаще всего она
остается робкой и нерешительной, а в глубине души она — отъявленная трусиха,
и достаточно удара грома в небе, чтобы обратить ее в добропорядочное
существо. Что касается до Клервиль, она великолепная и бесконечно мудрая
женщина — этого я не отрицаю, но у нас с ней разные вкусы: она упражняется в
жестокости только на мужчинах, я также не прочь принести в жертву
противоположный пол, но мне нравится проливать и женскую кровь. Кроме того,
она высокомерно относится ко всем нам, и это очень задевает мою гордость. А
вот у вас, Жюльетта, достоинств не меньше, а может быть и больше, чем у нее,
и в то же время вы нисколько не тщеславны, поэтому с вами очень легко; я
подозреваю, что в сущности у вас мягкий характер, и хотя ваш ум порочен до
крайности, ваше сердце способно на верность по отношению к друзьям. Одним
словом, я вас люблю, и пусть залогом моей любви будет вот этот бриллиант,
который я прошу вас принять и который стоит не менее пятидесяти тысяч крон.
— Вы необыкновенная женщина, Шарлотта, — отвечала я, отказавшись
принять перстень, — и я глубоко тронута вашими чувствами ко мне; будьте
уверены, что я отношусь к вам, точно так же. Но должна признаться вам,
дорогая, — и это можно назвать моей идиосинкразией, — что для меня имеет
ценность только то, что я беру сама, а подарки я презираю. И если вы хотите
угодить мне в этом смысле, это будет очень нетрудно сделать.
— Каким же образом?
— Прежде всего поклянитесь своей любовью, что никому и никогда не
расскажете о моем страстном неодолимом желании.
— Клянусь любовью и честью.
— Тогда слушайте: я хочу украсть сокровища вашего супруга, для чего мне
нужна ваша помощь.
— Говорите потише, — предупредила королева, — эти люди могут нас
услышать.