— Стало быть, ты еще не оставила эту чудовищную идею, княгиня?
— Конечно нет, Жюльетта. Ты ограничиваешь свои злодеяния домашней
обстановкой, я же хочу распространить их по меньшей мере на половину города.
Поджигатель Нерон — вот кто мой кумир. Я также хотела бы стоять на балконе с
Лирой в руке и, напевая, любоваться тем, как мой родной город превращается в
погребальный костер для моих соотечественников.
— Ты настоящее чудовище, Олимпия.
— Но не такая, как ты, милая моя; коварная проделка с уничтожением
обоих Грийо абсолютно в твоем духе, я бы никогда не додумалась до такого.
На следующий день во дворце Боргезе Олимпия представила мне своих
гостей.
— Это монсиньор Киджи из древнего княжеского рода, некоторые
представители которого занимали в свое время Святой Престол; сегодня он
возглавляет римскую полицию; пожар, о котором я тебе рассказывала, принесет
ему большую выгоду, а сто тысяч, которые он мне заплатит, будут его вкладом
в одно очень интересное предприятие. А это граф Браччиани, самый известный
врач в Европе, и он будет руководить всей операцией, — потом Олимпия
добавила, понизив голос. — Оба они — мои друзья, и я умоляю тебя предельно
внимательно отнестись к их просьбам.
— Можешь за меня не волноваться, — уверила я подругу. Княгиня сделала
необходимые распоряжения, чтобы нас никто не беспокоил, и потекла
неторопливая беседа.
— Я пригласила вас отобедать, — кивнула в мою сторону Олимпия, — в
компании с одной из самых известных во Франции либертиной; она ежедневно
преподает нам, римлянам, уроки, как наслаждаться преступлением и извлекать
из него пользу, к ее присутствие не помешает нам, друзья мои, вести свои
разговоры.
— В самом деле, мадам, — заговорил глава полиции, — вы считаете
преступлением незамысловатый и вобщем вполне банальный поступок? А я
полагаю, что самое губительное, что имеется во всяком большом городе — это
благотворительные учреждения: они выкачивают энергию, расслабляют волю,
взращивают лень, они вредны во всех отношениях; нищий — такая же обуза для
государства, как бесполезная ветка для персикового дерева: она вытягивает из
него соки и не дает плодов. Что делает садовник с такой веткой? Срезает ее
без всяких сожалений. Точно так же должен поступить государственный муж;
кстати, один из основных законов природы заключается в том, что в мире не
существует ничего лишнего. А попрошайка — бесполезный паразит, он не только
потребляет часть того, что производит способный человек, что само по себе
приносит вред, но и становится опасен, как только вы лишаете его подаяний.
Мой план состоит в следующем: вместо того, чтобы раздавать гроши этим
несчастным, надо сконцентрировать все усилия и истребить их — именно
истребить полностью и нечего тут миндальничать, перебить, как вредных
животных.
Именно по этой причине я предложил княгине сто тысяч золотых
цехинов за уничтожение всех этих заведений, которые являются язвами на теле
нашего города. Это во-первых, а во-вторых, на их месте я намерен построить
приюты для путешественников, пилигримов и прочей порядочной публики — просто
снести с лица земли некоторые ветхие здания и возвести новые. Часть средств,
которые сейчас идут на содержание больниц для бездельников, будут
выплачиваться мне, кроме того, я буду иметь ежегодную ренту в сто тысяч;
таким образом я потеряю только доход за первый год в пользу синьоры Боргезе,
которая, в лице графа Браччиани нашла человека, способного избавить Рим от
этих заведений и подготовить фундамент. Найти деньги для будущего
строительства не составит труда — достаточно тех, которые сейчас расходуются
на больницы {Этот план действительно рассматривался в бытность мою в Риме, и
здесь изменены только имена. (Прим. автора)}. В настоящее время в городе
двадцать восемь таких приютов, — продолжал Киджи, — а также девять
пансионов, где живет около восьмисот бедных девиц, которых я, разумеется,
включаю в свой список. Короче говоря, поджечь надо все сразу, в гигантском
пожаре погибнут тридцать или сорок тысяч ничтожных и бесполезных людишек,
они будут принесены в жертву, во-первых, ради благосостояния государства,
во-вторых, ради удовольствия Олимпии, которая к тому же получит неплохие
деньги, в-третьих, для увеличения моего состояния, в результате чего я
сделаюсь одним из самых богатых священнослужителей, если план наш удастся.
— Сдается мне, — заметил Браччиани, — что главный исполнитель получит
меньше всего, вернее, вообще ничего, и вам не приходит в голову предложить
мне хотя бы один цехин из громадных прибылей, которые вы предвкушаете.
— Киджи имел в виду, что я поделюсь с вами, — поспешила вступить в
разговор Олимпия, — но, видимо, вы правы: сто тысяч — это действительно
очень скромная сумма, тем более, если разделить ее на двоих, и я думаю, вы
должны также потребовать сотню тысяч в качестве своей доли, так как
монсиньор понимает, что более удачного исполнителя для этого плана найти
невозможно.
— Тихо, тихо, господа, — сказал служитель церкви, — давайте не будем
ссориться из-за таких пустяков в самом начале нашего предприятия, иначе ни к
чему путному оно не приведет. Я обещаю графу такую же сумму, что и синьоре
Боргезе, а также премию сто тысяч франков вот этой очаровательной даме, — и
Киджи улыбнулся мне. — Подруга Олимпии должна иметь такой же характер и за
одно это заслуживает, чтобы считать ее нашей сообщницей.
— Она обладает необыкновенными талантами, — — подхватила княгиня, — и я
обещаю, что она вас не разочарует. Вопрос о вознаграждении можно считать
решенным, и от имени своих друзей я принимаю ваше предложение, теперь
остается привести ваш план в исполнение.
— Я сделаю это, — заявил Браччиани с важным видом, — и обещаю, что не
ускользнет ни одна из жертв государственной мудрости Киджи или, скорее, его
порочного сластолюбия.