На это я отвечу так: «Но разве ваше желание есть
доказательство желаемого? Какой же логике следует человек, когда
осмеливается полагать, что стоит только пожелать чего-то, это непременно
случится?» Мне могут возразить: «Ты нечестивица, раз лишена сладкой надежды
на загробную жизнь и хочешь исчезнуть полностью и окончательно». Как будто
страх исчезнуть бесследно — ведь надежда на жизнь вечную не что иное, как
самый низменный животный страх — охранит их от смерти.
Нет и еще раз нет, Жюльетта! — со страстным убеждением воскликнула эта
вооруженная железной логикой женщина. — Нет, милая моя наперсница, я не
сомневаюсь ни на йоту: когда мы умираем, мы умираем по-настоящему. И внутри
и снаружи — бесследно и бесповоротно. Как только парки {Богини судьбы в
греческой мифологии.} перережут тонкую нить, человеческое тело превратится в
инертную массу, неспособную осуществлять те бесчисленные движения, которые
все вместе составляют его жизнь. Мертвое тело уже не может перегонять кровь,
дышать, переваривать пищу, думать и изрекать мысли и просто слова; говорят,
что после смерти душа покидает тело, но сказать, что эта никому неведомая
душа служит жизненным принципом — значит, вообще ничего не сказать, кроме
того, что есть некая безвестная сила, которая может быть скрытым источником
каких-то неуловимых движений. Нет ничего проще и естественнее, чем считать,
что мертвый человек — это бесчувственный и безнадежный труп, и нет ничего
глупее, чем верить, что человек продолжает жить после своей смерти.
Мы смеемся над наивностью народов, у которых есть обычай вместе с
умершими хоронить запасы пищи, но разве нелепее верить в то, что люди,
вернее их трупы, будут питаться в могиле, чем воображать, что они будут
думать, рождать приятные или неприятные мысли, развлекаться, раскаиваться,
ощущать боль или радость, радоваться или печалиться, когда органы, служащие
для передачи и восприятия ощущений и мыслей, сгниют дотла и превратятся в
прах? Сказать, что души человеческие будут счастливы или несчастливы после
смерти, это равносильно заявлению о том, что мертвецы смогут видеть пустыми
глазницами, слышать провалами ушных раковин, ощущать вкус, не имея неба,
обонять, не имея носа, осязать без пальцев. И подумать только, что эти люди
считают себя чрезвычайно умными и мудрыми!
Догма о бессмертии души предполагает, что душа есть простая субстанция,
иными словами, некий дух, но я не перестаю удивляться и вопрошать, что же
такое дух.
— Мне внушали, — осмелилась заметить я, — что душа — это субстанция, не
имеющая протяженности, неразложимая субстанция, которая не имеет ничего
общего с материей.
— Если так, — тут же прервала меня моя наставница, — скажи мне, каким
образом твоя душа рождается на свет, растет, набирается сил, взрослеет и
стареет, и как все это связано с развитием твоего тела? Подобно миллионам
глупцов, которые думают точно так же, ты мне ответишь, что все это сплошная
тайна, но если это тайна, тогда эти идиоты ничего в ней не смыслят, а раз
ничего не смыслят, как же могут они авторитетно заявлять о том, чего не в
состоянии понять? Чтобы верить во что-то или что-то утверждать, разве, по
меньшей мере, не надо знать, в чем заключается предмет, в который ты веришь
или который отстаиваешь? Вера в бессмертие души, равнозначная убеждению в
существовании предмета, о котором нельзя составить ни малейшего
представления, — это вера в набор пустых слов при невозможности
ассоциировать с ними какое-нибудь разумное понятие, то есть это последняя
стадия безумия и тщеславия.
Какая странная логика у наших теологов! Когда они не могут боготворить
естественные причины вещей, они тут же хватаются за придуманные наспех
сверхъестественные причины, создают себе духов и богов — оккультных и
непостижимых посредников; или, скорее, придумывают для них понятия —
понятия, еще более туманные, чем явления, которые они обозначают. Так что
нам лучше всего оставаться в царстве Природы, если мы хотим познать ее
механизмы и их следствия; ни в коем случае нельзя отрываться от нее, если мы
хотим объяснить явления, окружающие нас; пора перестать заниматься поисками
причин, слишком неуловимых для наших органов чувств, пора, наконец,
осознать, что, повернувшись к Природе спиной, нам никогда не решить проблем,
которые она ставит перед нами.
Оставаясь в узких рамках своих теологических гипотез, иными словами,
предполагая, что материей движет всемогущий движитель, по какому праву они
отрицают власть своего Бога вложить в эту материю способность мыслить и
чувствовать? Допустив, что «материя может мыслить, мы могли бы хоть чуточку
приблизиться к предмету ее мысли или к тому, как эта мысль на нас
воздействует; но признавая за нематериальной субстанцией способность
мыслить, невозможно подойти к ее пониманию. Нам могут возразить, что
материализм низводит человеческое существо до состояния простой машины, что,
следовательно, материализм презирает людей, но разве уважение к ним
заключается в том, чтобы утверждать, что человек действует по велению
таинственных импульсов души или чего-то другого, что вдыхает в него жизнь,
правда, непонятно каким образом?
Превосходство духа над материей или души над телом теологи основывают
на нашем невежестве относительно природы этой души, считая, что каждый из
нас хорошо знаком с материей и плотью и воображает, что знает, как они
выглядят и даже как они функционируют. Однако любой проницательный ум знает,
что даже самые простейшие процессы в нашем теле так же трудно понять, как и
загадочные движения мысли.
Почему же так много людей несокрушимо верят в духовную субстанцию? Я
могу дать только одно объяснение: из-за полной своей неспособности
вразумительно определить ее. Пренебрежение наших теологов к плоти происходит
только от того факта, что близкое знакомство воспитывает презрение. Когда
нам говорят, что душа выше тела, это значит лишь то, что неведомое
обыкновенно считается деликатнее и благороднее, чем предмет, о котором есть
хоть какое-то, пусть и поверхностное представление.
Они неустанно забивают нам головы бесполезными догмами о загробной
жизни; они заявляют, что даже если все это — величайшая выдумка, она все
равно благотворна, ибо помогает предостерегать людей и направлять их на путь
добродетели.