Некоторые получают стипендии, другие
довольствуются тем, что им предоставляют кое-какие привилегии.
Во время службы все эти люди были одеты в устрашающие костюмы: тюремщик
был перепоясан ремнями, на которых болтались связки тяжелых ключей,
кнутобой, носил на себе целый арсенал хлыстов и многохвостых плеток, а на
боку палача, смуглого мрачного субъекта с закатанными рукавами и страшными
усами, висели сабля и стилет. Увидев Клервиль, палач поднялся со своего
стула и приветствовал мою подругу почтительным поцелуем.
— Я вам понадоблюсь сегодня, досточтимая содомитка?
— Я привела новенькую, — ответила она. — Проследи, чтобы она получила
не меньше удовольствия, чем я.
Извращенец поцеловал меня с той же почтительностью и заверил, что он
всегда к моим услугам. Я тепло поблагодарила его, и мы пошли осматривать
сераль.
Каждая из четырех главных комнат предназначалась для определенной
категории страстей. В первой можно было предаваться самым простым, скажем,
мастурбации и совокуплению в разных формах. Вторая представляла собой арену
для телесных наказаний и прочих жестоких утех. Третья служила для более
утонченных жестокостей, четвертая — для убийств. Но поскольку любой
обитатель мог заслужить заточение, порку или даже смерть, были предусмотрены
должности тюремщиков, кнутобоев и палачей. Члены Братства обоего пола
допускались в оба сераля: * мужской и женский. Когда мы вошли, многие
обитатели были свободны и ожидали мучителей в своих комнатах. Клервиль
открыла несколько дверей и показала мне по-настоящему очаровательные
экземпляры; они были одеты в газовые платьица, волосы их были украшены
цветами, л все приветствовали нас, склонившись в глубоком реверансе. Я без
промедления набросилась на одно прелестное создание лет шестнадцати и уже
занялась ее грудью и влагалищем, как вдруг Клервиль выговорила мне за
чересчур деликатное обращение с девочкой.
— Что ты церемонишься с этой шлюхой? — недовольно сказала она. — Она не
заслуживает даже такой чести, что ты к ней прикасаешься. Приказывай, и она
будет повиноваться.
Я сразу переменила тон и тут же почувствовала слепое повиновение. Мы
прошли в другие комнаты и всюду встречали одно и то же: очарование, красоту
и слепое подчинение.
— Знаете, — сказала я своей подруге, — мне кажется, мы должны оставить
о себе память.
Эта мысль пришла мне в тот момент, когда мы находились в комнате, где
тринадцатилетняя девочка, прекрасная, как сама Любовь, в продолжение
четверти часа своим трепетным язычком старательно обрабатывала мне вагину и
анус. Ее я и выбрала в жертву; мы позвали кнутобоя, дуэнья отвела девочку в
специальную комнату для пыток, где ее крепко привязали, и кнутобой со
знанием дела принялся истязать изящное тело, а мы с Клервиль ласкали друг
друга и любовались, как с него ручьями стекала кровь.
Скоро моя подруга
заметила, что орган нашего помощника достаточно отвердел, вставила его в
свой раскрывшийся бутон и велела мне пороть самого кнутобоя до крови; он
возбуждался все сильнее с каждым моим ударом, потом оставил Клервиль, чтобы
овладеть мною. После короткого отдыха мы вновь, теперь все вместе,
продолжили экзекуцию и превратили всю заднюю часть нашей потерявшей сознание
жертвы в нечто невероятное, так что на следующий же день ее отправили в
госпиталь. Затем мы перешли в мужской сераль.
— А что ты здесь собираешься делать? — поинтересовалась моя подруга.
— Буду развлекаться до изнеможения. — отвечала я, — Больше всего мне
нравится сжимать в руке мужской орган и сдаивать сперму, собирать ее в
ладонь… Особенно люблю смотреть, как она вырывается из крохотного
отверстия, люблю ощущать ее на своем теле, купаться в ней…
— Ну что ж, — сказала Клервиль, — поступай как хочешь; что до меня, я
предпочитаю более острые блюда. Давай сделаем так: ты знаешь, что я терпеть
не могу, когда член извергается у меня внутри, но тем не менее могу
допустить его в свою куночку погреться, поэтому, когда он хорошенько
распалится, я передам его тебе, кстати, ты избавишься тем самым от
утомительных предварительных упражнений.
— Отличная мысль!
Мы расположились в первой из четырех комнат и вызвали пятнадцать
молодцов в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, выстроили их в шеренгу
перед собой и начали принимать, лежа на кушетке, соблазнительные и
вызывающие позы. Самый неоснащенный из мальчиков имел орган сантиметров
восемнадцать в длину и двенадцать в обхвате, а самый внушительный член имел
соответственно двадцать пять и восемнадцать сантиметров. Юноши, возбужденные
нашими прелестями, подходили по одному; первой принимала их Клервиль и,
позабавившись некоторое время, передавала в мои руки. Я заставляла их
извергаться себе на грудь, в промежность, на ягодицы, на шею и лицо; дойдя
до шестого, я ощутила настолько невыносимый зуд в заднем проходе, что с
этого момента все эти великолепные образчики человеческой плоти, извлекаемые
из влагалища Клервиль, немедленно оказывались в моем анусе: таким образом
они наполнялись энергией в ее вагине и сбрасывали эту энергию в моих
потрохах. Мы постепенно ускоряли ритм, помощники наши трудились из последних
сил, но как говорится, аппетит приходит во время еды, и ничто не сравнится
по мощи с темпераментом возбужденной женщины: это — нечто вроде вулкана,
который клокочет еще сильнее при каждой попытке успокоить и погасить его.
Нам пришлось вызвать дополнительные силы — прибыла свежая партия из
восемнадцати копьеносцев, и на этот раз мы поменялись ролями: теперь члены,
кстати, выгодно отличавшиеся от предыдущих, которые мы успели превратить в
безжизненные лоскуты, воспламенялись в моем влагалище и испускали дух в
заднем проходе моей подруги и наставницы; мы обе в один голос стонали от
удовольствия, мы настолько увлеклись, что не раз во время этого второго акта
случалось так, что установленный порядок нарушался, и в одно и то же время в
обоих наших отверстиях оказывалось по члену, а несколько других извергались
вокруг нас.