А чтобы обрести свободу, отбрось все сомнения, подними свою красивую
ножку и разотри идола в порошок.
Идея божества, которую священники усердно вдалбливают в наши головы, —
это, если сказать точнее, идея универсальной причины, и для нее любая другая
причина является следствием. Дураки, на которых всегда рассчитывали
самозванцы, полагают, что такая причина существует, и существует, очевидно,
отдельно от частных следствий, производимых ею, как будто форму тела можно
отделить от этого тела, как будто, если белизна служит одним из свойств
снега, это свойство можно соскоблить с самого снега. Но ведь свойство или
состояние предмета нельзя отделить от самого предмета, значит, твой Бог —
всего лишь одно из состояний материи, которая по самой своей сути находится
в вечном движении, и это движение, которое, как ты считаешь, можно отделить
от материи, эта присущая ей энергия и есть твой Бог. Теперь ты, смиренная
мышка с блошиными мозгами, посмотри внимательно на этого августейшего идола,
который сотворил тебя по своему образу и подобию, и подумай, какого почтения
он заслуживает.
Мудрецы, считающие, что первопричина способна дать лишь первый толчок,
и оставляющие за человеческим разумом право на самоутверждение, смело
ограничивают эту причину и, начисто отметая вопрос об ее универсальности,
низводят ее до самой ничтожной вещи в Природе, к простейшей функции
поддерживать материю в движении. Но ведь в Природе все взаимосвязано:
например, чувства и мысли побуждают движения в теле, а эти движения
возбуждают ощущения в душе — все это так, но в этом нет ничего, что могло бы
породить религиозный экстаз; восприятие объектов зависит только от того,
готовы ли мы воспринять их — и совпадает ли это с процессами, происходящими
в наших органах. Таким образом, причина этих процессов и есть причина наших
желаний и чувств. Если же эта причина ничего не знает и не подозревает о
процессах, которые сама в нас порождает, тогда зачем нужен такой немощный
Бог? А если он и знает, тогда он — соучастник этих процессов и творит их по
своей воле; если, зная это, он поступает так не по своей воле, значит, он
вынужден делать то, чего не хочет, и тогда есть нечто, что сильнее его, раз
он подчиняется высшим законам. Если наша воля всегда выражает себя в
движениях, жестах или импульсах, выходит, Бог поощряет наши желания и
санкционирует то, что мы делаем по приказу своего желания; выходит, Бог
пребывает в руке убийцы, в факеле поджигателя, во влагалище шлюхи. Ты можешь
сказать в его оправдание, что Богу стыдно за все эти гнусные дела. Но тогда
это ничтожный измученный божок, более слабый, чем мы, вынужденный
повиноваться нам и нашим желаниям. Следовательно, вопреки всему, что
нагородили по этому поводу, надо прямо заявить, что универсальной причины не
существует, а если кто-то просто не может жить без нее, придется допустить,
что Бог согласен со всем происходящим с нами, что он и не хочет ничего
иного; придется также признать, что это насквозь фальшивое существо не может
ни ненавидеть, ни любить никого из тех, кого он сотворил, так как все они
подчиняются ему в одинаковой мере, следовательно, такие слова, как
«наказание», «вознаграждение», «заповедь», «запрет», «порядок» и
«беспорядок» — всего лишь аллегорические термины, случайно попавшие в сферу
человеческих дел и событий.
Теперь обрати внимание на следующий факт: как только человек,
разочаровавшись, перестает считать Бога добрым существом, существом, любящим
людей, ему может прийти в голову, что Бог его обманывает. Даже если признать
подлинность всех тех чудес, на которых основана вся система и которые только
подтверждают несправедливость и бесчеловечность Бога, и тогда у нас не будет
уверенности в том, что при самом строгом соблюдении всех заповедей нам
удастся заслужить его благосклонность. Если он не наказывает тех, кто
нарушает освященный им закон, соблюдать его не имеет никакого смысла, а
когда соблюдение божьего закона сопряжено со страданиями и тяготами, мы
видим, что Бог и бесполезен и зол, посему я опять спрашиваю тебя, достойно
ли высших почестей такое существо? Я не говорю уже о том, что заповеди его
вообще соблюдать не стоит — настолько они абсурдны и противоречат здравому
смыслу, они вредны для нашей нравственности, они приносят физические
страдания, сами законодатели, твердящие об этих законах, нарушают их днем и
ночью, а если на земле и есть люди, которые, на первый взгляд, искренне
уважают божий закон, надо просто проверить их умственные способности.
Перейдем к факту, обычно выдвигаемому как доказательство невероятного
нагромождения тайн и недомолвок, — я имею в виду рождение нашего
смехотворного божества. Здесь все покоится на зыбком фундаменте непонятных и
противоречивых измышлений, которые, как будто нарочно, созданы для того,
чтобы их осмеял любой, даже самый недалекий оппонент.
Можно со всей очевидностью заявить: из всех религий, сооруженных
человечеством, нет ни единой, которая могла бы на законном основании
претендовать на свое превосходство над остальными; нет ни одной, которая не
была бы напичкана баснями, окутана ложью, переполнена извращениями; ни
одной, не сопряженной с самыми большими опасностями, стоящими бок о бок с
самыми вопиющими противоречиями. Безумцы стараются оправдать эти выдумки,
для чего призывают на помощь чудеса, и в результате образуется замкнутый
круг: сегодня чудо доказывает истинность религии, а минуту назад религия
доказывала подлинность чуда. Причем чудеса требуются не только нашей религии
— они нужны им всем, без исключения; чудеса упоминаются в любом священном
тексте, на каждой странице. У Леды был прекрасный лебедь, в пику ей Мария
употребляла для той же цели голубя.
Словом, если даже допустить истинность этих чудес, напрашивается
очевидный вывод: Бог творил их в интересах как истинных, так и ложных
религий; в этом случае он непоследовательно равнодушен и к заблуждениям и к
истине. Удивительно, что каждая секта твердо убеждена, по примеру своих
соперников, в реальности признаваемых ею чудес. Если все эти чудеса ложные,
придется признать, что целые нации поверили в фикцию, что же до их
подлинности, безусловная вера народа еще ничего не доказывает.