Великий Боже! Как
судорожно затрепетал этот нежный хоботок! Онорина вздрогнула всем телом, ее
оскорбленная и протестующая добродетель с глухим стоном возвестила о своем
поражении, и по этому сигналу я удвоила свои ласки.
Мне нет равных в умении доводить удовольствие до кульминации,
граничащей с агонией, похожей на приступ. Я почувствовала, что моя
возлюбленная нуждается в помощи, что необходимо устранить последнее
препятствие на пути медового нектара. Замечу мимоходом, что немногие женщины
по-настоящему сознают, насколько важно, чтобы кто-нибудь в это время пососал
им влагалище и открыл шлюзы для клокочущей и переполняющей их спермы, и в
такие моменты ничто так не требуется им, как ловкий и проворный язык. И я со
всем пылом своей страсти оказала ей эту услугу. Опустившись на колени между
величественных бедер Онорины, я ухватилась за ее талию руками, прижала ее
тело к себе и впилась языком в куночку; я жадно лизала ее, а жаркое дыхание,
вырывавшееся из моих ноздрей, заставляло ее клитор разбухать и подниматься.
А какие ягодицы дрожали в моих ладонях! Им могла бы позавидовать сама
Венера. Я почувствовала, что наступил момент раздуть эту искру в большой
пожар, ибо, как вам известно, нельзя пускать поток страсти на самотек. Надо
убрать все преграды с его дороги, и если женщине, которую вы ласкаете,
природа дала двадцать каналов наслаждения, придется расчистить их все до
одного чтобы стократно увеличить ее волнение {Девять мужчин из десяти,
которые берут на себя труд удовлетворить женщину, пожалуй и не догадываются
о том, что в это время каждое ее отверстие жаждет проникновения. Поэтому,
чтобы добиться от нее извержения, мужчина должен исхитриться и впиться
языком в ее рот, нежно поглаживать груди, вставить один палец в вагину,
другим ласкать клитор, третьим щекотать задний проход, и ничего он не
добьется, пренебреги хоть одним из этих советов. Стало быть, нужно по
меньшей мере три человека, чтобы, как говорится, свести возбужденную женщину
с ума. (Прим. автора)}. Поэтому я стала искать ее заднюю норку, намереваясь
погрузить туда палец, чтобы его щекочущие движения породили сладостные
волны, которые хлынут в вагину, закупоренную моими губами. Настолько узким,
настолько крохотным было это нежное отверстие, что я не сразу нащупала его,
но наконец мой палец глубоко проник в него… Восхитительное мгновение! И
трижды восхитительно оно для любой женщины, обладающей хоть каплей
чувствительности. Не успела судорожно сжаться ее маленькая очаровательная
дырочка, как Онорина глубоко вздохнула… и улыбнулась, и в глазах небесного
создания вспыхнул неземной восторг. Она испытала оргазм, она погрузилась в
немыслимый экстаз, и этим блаженством она была обязана мне.
— Ах, мой ангел, сладкий мой ангел, я обожаю вас, — это были первые
слова, которые она произнесла, открыв глаза. — Я переполнена счастьем. Чем
мне отблагодарить вас?
— Добротой, дорогая моя, добротой.
Не успела судорожно сжаться ее маленькая очаровательная
дырочка, как Онорина глубоко вздохнула… и улыбнулась, и в глазах небесного
создания вспыхнул неземной восторг. Она испытала оргазм, она погрузилась в
немыслимый экстаз, и этим блаженством она была обязана мне.
— Ах, мой ангел, сладкий мой ангел, я обожаю вас, — это были первые
слова, которые она произнесла, открыв глаза. — Я переполнена счастьем. Чем
мне отблагодарить вас?
— Добротой, дорогая моя, добротой. — Я задрала юбки, схватила ее руку и
крепко прижала к своему влагалищу. — Ласкай меня, моя любовь, ласкай, пока
здесь не выступит пена. Боже ты мой, что еще можно делать в таких случаях?
Однако, как и подобает благовоспитанной даме, Онорина смутилась: она
вызвала во мне желания, массу желаний и теперь не знала, что с ними делать.
Пришлось дать ей первый урок.
Я пришла к заключению, что она может больше сделать своим языком,
нежели руками, и обхватила ее голову бедрами, и она покорно лизала мне
вагину, пока я рукой удовлетворяла себя. Онорина вела себя безупречно,
возбудив меня сверх всякой меры, и я трижды изверглась ей в рот. После чего
у меня возникло острое желание увидеть ее обнаженное тело целиком, я подняла
ее с ложа и сорвала с нее остатки одежды… О, Господи! Меня ослепило
возникшее передо мной великолепие — как будто я увидела яркую звезду,
которая ранней весной наконец-то пробилась сквозь продолжительный зимний
туман. И я могу поклясться, что никогда прежде я не видела столь прекрасного
зада, никогда в жизни. Это была какая-то торжествующая красота, облаченная в
нежную просвечивающую кожу. Это были несравненные груди, невероятные бедра и
потрясающие ягодицы. Но самым главным во всем этом великолепии был зад.
Величественный алтарь любви и наслаждения, не проходит и дня, до сих пор не
проходит ни единого дня без того, чтобы мои мысли не устремлялись к тебе,
чтобы воображение мое не простирало к тебе тоскующие руки, мечтая еще раз
оказать тебе самые высшие почести…
Одним словом, я не могла сдержаться при виде этого божественного зада.
Обладая вкусами и пристрастиями, скорее уместными для мужчины, я горько
жалела о том, что не могу воскурить своему идолу более ощутимый фимиам. Я
жарко целовала его, раздвигала полушария и с восторгом заглядывала в темную
манящую глубину; мой язык касался стенок этой пещеры блаженства, а пальцы
мои нежно массировали клитор Онорины, и таким образом я исторгла из нее
новый оргазм. Но чем больше я ее возбуждала, тем больше впадала в уныние от
того, что несмотря на все мои старания, возбуждение герцогини как бы застыло
на мертвой точке.
— Знаете, моя радость, — проговорила я с нескрываемым сожалением, — в
следующий раз, когда мы снова встретимся, я захвачу с собой какой-нибудь
инструмент, который покажется вам убедительнее, чем мой язык, и я стану
вашим любовником, супругом, ведь я говорила, что мечтаю обладать вами так,
как о том мечтает мужчина.
— Ах, делайте все, что считаете нужным, — покорно откликнулась Онорина,
— умножайте свидетельства вашей любви, и я сторицей верну их вам.