Но и это еще не все. Я утверждаю, что
женщина, которая, неважно, по каким причинам, дорожит своим любовником, даже
боготворит его, может отдать другому не только свое тело, но и свое сердце;
любя одного, с таким же успехом она может любить и другого, с кем ей
довелось лечь в постель; по-моему, ветреность и непостоянство сильнее всего
возбуждают страсти. Есть два способа любить мужчину: умственный и
физический. Женщина может делать из своего мужа идола, а физически и на
краткое время полюбить молодого бычка, обхаживающего ее; она может
выделывать с ним в постели самые невероятные курбеты и в то же время ничем
не оскорблять свои умственные чувства к своему кумиру, представительницы
нашего пола, которые думают иначе, — просто идиотки и курицы, топающие
прямиком к гибели. Как можно требовать, чтобы пылкая, темпераментная женщина
удовлетворялась ласками только одного мужчины? Это же немыслимо, это плевок
в лицо Природе, которая находится в вечном конфликте с нашими узаконенными
понятиями о верности и постоянстве. А теперь ответь мне, если сможешь, как
смотрит здравомыслящий мужчина на эти вещи, которые явно противоречат
Природе. Смешно и глупо ведет себя тот, кто боится, что его женщина отдастся
другому, кто не позволяет своей возлюбленной или жене даже пообедать с
другим. Такое поведение не только нелепо — оно деспотично: по какому праву
человек, не способный сам удовлетворить женщину в полной мере, требует,
чтобы она страдала от этого и не искала утешения любым доступным ей
способом? Это чистейшей воды эгоизм, неслыханная жестокость, чудовищная
неблагодарность, и любая женщина ежесекундно обнаруживает такие качества в
человеке, который клянется ей в вечной любви; уже одного этого достаточно,
чтобы вознаградить себя за ужасную долю, которую уготовил ей ее тюремщик. Но
если женщину привязывает к мужчине только материальный интерес, у нее еще
больше оснований не обуздывать ни своих наклонностей, ни своих желаний; она
ничем не обязана деспоту, разве тем только, что тот оплачивает ее услуги, но
и здесь она сдает ему свое тело внаем, временно, а когда женщина выполнила
свою часть обязательств, она свободна и остальное время вольна делать то,
что ей захочется; чтобы отдохнуть от коммерции, она имеет право наслаждаться
так, как подскажет ей сердце. В самом деле, почему бы и нет, если
единственное ее обязательство перед своим содержателем имеет физический
характер? Любовник или муж должны понять, что они не вправе рассчитывать на
ее сердечные чувства, которых купить нельзя, и господа эти достаточно умны,
чтобы относиться к ней как к объекту сделки. Поэтому, если женщину содержат
двое, как это случается сплошь и рядом, и она полностью удовлетворяет
желания обоих, они не могут требовать от нее большего. Следовательно,
мужчина ждет от женщины не добронравия, а его видимости. Когда верная жена
дает повод заподозрить ее в измене, она пропала.
А если она совокупляется с
целой армией, но никто об этом не знает, — это совсем другое дело! В этом
случае она — добропорядочная дама {Осторожные, богобоязненные или просто
робкие женщины, ни днем, ни ночью не забывайте эта советы, ибо автор
адресует их вам. (Прим. автора)}. Примеров тому более чем достаточно,
Жюльетта, и ты очень кстати пришла ко мне, потому что сегодня удобный случай
просветить тебя. В соседней комнате находятся пятнадцать женщин, которым
предстоят веселые развлечения нынче вечером. Посмотри на них внимательно — у
каждой своя судьба. Я совершаю большую неосторожность, рассказывая о них, но
надеюсь на тебя и делаю это лишь для твоего блага.
С этими словами Дювержье отодвинула незаметную шторку, и моим глазам
предстала большая комната, где пятнадцать женщин, очаровательных на вид и
по-разному одетых, молча ожидали инструкций хозяйки.
— Пойдем справа налево, — сказала Дювержье, — начнем с этой роскошной
блондинки, которая сидит возле камина. Это герцогиня де Сен-Фаль, чья
репутация безупречна, но дело в том, что несмотря на ее красоту — согласись,
она прекрасна — герцог ее терпеть не может. Хотя ты видишь ее здесь, о ней
никто не скажет ни единого плохого слова, ее семья очень дорожит фамильной
честью и постоянно держит ее в поле зрения, так что если о ее поведении
узнают за пределами этого дома, за ее жизнь я не дам ни су.
— Однако, — заметила я, — эти женщины сильно рискуют, показываясь друг
другу. Разве нельзя устраивать встречи в другой обстановке? Чей-нибудь
длинный язычок, маленькая подлость и…
— Во-первых, — прервала меня матрона, — они не знакомы друг с другом,
но если когда-нибудь им придется встретиться в другом месте, что они могут
рассказать друг о дружке, если любое слово тут же обернется против
обвинительницы? Все они озабочены одним и тем же, поэтому связаны круговым
молчанием, так что никакой опасности здесь нет. Я занимаюсь делами этих дам,
или им подобных, много лет, и никогда не слышала о случаях предательства, да
они и сами не боятся этого. Разве у них такой уж скованный вид?
Вон та высокая дама, что сидит рядом с герцогиней — ей около двадцати
лет, и у нее вид непорочной девственницы, — без ума от своего супруга и тем
не менее, обладая пылким темпераментом, она мне платит за то, что я свожу ее
с юношами. Ты, наверное, не поверишь, но она, несмотря на молодость, такая
бешеная, что я никак не могу отыскать такой член, который удовлетворил бы
ее.
Взгляни на того другого ангела слева. Ее отец — член парламента; она
тоже не глупа и приходит сюда тайком в сопровождении гувернантки. По-моему,
ей нет и четырнадцати, поэтому я включаю ее только в общие возбуждающие
сцены, где половое сношение исключено. Уверяю тебя, у меня есть несколько
клиентов, каждый из которых готов выложить пятьсот луидоров за ее
девственную плеву, но я пока не решаюсь. Она сейчас ожидает одного
господина, который кончает, когда трется лицом о ее седалище; он обещает мне
целую тысячу за право вставить в ее ножны свою шпагу, и я потихоньку готовлю
ее к этому.