— К чему же все-таки ты клонишь, дорогая?
— К тому, что пора избавиться от этого нахала.
— Ты забыла, что он из-за нас смотрел в лицо смерти?
— Ни о чем я не забыла, и это еще одна причина, чтобы я презирала его,
так как такой поступок говорит о его глупости.
— И все же, что ты собираешься с ним сделать?
— Завтра он примет последнюю ложечку лекарства, а послезавтра мы его
похороним.
— А у тебя что-нибудь осталось из тех замечательных снадобий, которые
мы когда-то купили у мадам Дюран?
— Чуточку того, чуточку другого… И я очень хочу, чтобы твой Сбригани
попробовал их.
— Ах, Клервиль, с годами ты не исправляться, ты, видимо, всегда
останешься отъявленной ведьмой. Но что скажет сестрица Олимпия?
— Пусть говорит, что хочет. Если меня подмывает совершить преступление,
в моем сердце нет заботы о репутации.
Я согласилась; да и могла ли я остаться равнодушной к злодейству?
Настолько дорого мне все, что несет на себе его печать, что я, не
раздумывая, припадаю к нему, как к живительному источнику. Итак, я
использовала этого итальянца — скорее из нужды, нежели из привязанности.
Клервиль обещала взять на себя все повседневные заботы, которыми занимался
он, и на этом полезность Сбригани была исчерпана: я дала согласие на его
уничтожение. Олимпия также не возражала, и на следующий день, выпив ад из
рук Клервиль, Сбригани отправился в ад сообщать демонам о том, что дух зла,
скрывающийся в теле живой женщины, в тысячу раз опаснее, чем тот, которым
священники и поэты населили Тартар. Завершив эту операцию, мы отправились
осматривать окрестности Неаполя.
Нигде в Европе Природа не выражает себя с такой мощью и в таком
великолепии, как под Неаполем; эта роскошь резко отличается от унылой
меланхолической красоты Ломбардской долины, которая вызывает в душе какое-то
оцепенение. Напротив, все здесь приводит вас в смятение: вулканы и другие
катаклизмы вечно преступной Природы постоянно тревожат человеческий дух,
делая его способным на великие дела и на бурные страсти.
— Все это мы, — сказала я подругам, окидывая взглядом окружающий
пейзаж, — а добродетельные люди похожи на те плоские равнины Пьемонта,
которые удручают взор скучным однообразием. Если хорошенько рассмотреть эту
необыкновенную местность, можно подумать, что когда-то в далеком прошлом она
представляла собой один огромный вулкан, ибо куда ни шагнешь, всюду видишь
здесь следы грандиозной катастрофы. Даже Природа нередко предается
безумствам, так как же нам не брать с нее пример! Мы ступаем прямо по
сольфатаре {Почва вулканического происхождения.}, которая есть убедительное
доказательство моих слов.
По извилистой дороге, с обеих сторон окруженной живописными,
беспрерывно меняющимися пейзажами, мы дошли до Поццуоли {В древности это
селение называлось Путеоли.
По извилистой дороге, с обеих сторон окруженной живописными,
беспрерывно меняющимися пейзажами, мы дошли до Поццуоли {В древности это
селение называлось Путеоли. (Прим. автора)}, откуда хорошо виден Низида,
маленький очаровательный островок, куда удалился Брут после того, как убил
Цезаря. Это было бы самое лучшее место для наших излюбленных забав; там,
наверное, можно было чувствовать себя словно на самом краю света и творить
все, что захочешь, отгородившись от нескромных взоров непроницаемой зеленой
стеной, ведь ничто так не требуется воображению, ничто так не вдохновляет
его, как таинственная тишина и уединение. Немного дальше, за бухтой, можно
было различить два мыса, Сорренто и Масса, — загадочные развалины, остатки
благородных построек, а за ними — цветущие холмы, навевающие негу и истому.
Поццуоли, куда мы вернулись пообедать, ничем не выдает былого своего
величия, но остается одним из красивейших мест во всем Неаполитанском
королевстве. Однако невежественные жители городка даже не подозревают о
своем счастье, а леность делает их еще грубее и нахальнее.
Когда мы подошли к гостинице, нас окружила целая толпа жаждущих
показать нам местные достопримечательности.
— Вот что, дети, — сказала Олимпия, закрывая дверь, после того, как
дюжина молодых и здоровых мошенников протолкалась гурьбой в наши комнаты, —
мы отберем только тех, у кого есть кое-что между ног. Показывайте свои
сокровища, а мы поглядим.
Мы бесцеремонно спускали с них штаны, щупали, взвешивали на ладони их
атрибуты; шестеро показались нам достойными участвовать в утехах, но только
один — смешной увалень, одетый в лохмотья, чей левиафан невероятной толщины
торчал сантиметров на тридцать, — удостоился чести быть нашим проводником
после того, как удовлетворил нас всех троих подряд. Мы назвали его Рафаэль.
Первым делом он повел нас в храм Сераписа {Божество египетской
мифологии, идентифицируется с Осирисом-Аписом.}, впечатляющие руины которого
свидетельствуют о том, что это было некогда великолепное и грандиозное
сооружение. Мы осмотрели соседние достопримечательности и во всем увидели
бесспорное свидетельство величия и вкуса древних греков и римлян, которые,
ярким светом осветив мир на краткий миг, погасли и исчезли, как исчезнут и
нынешние завоеватели и повелители народов и умов.
Нашим глазам предстали остатки монумента гордыне и суеверию. Трасилл
{Трасилл (I век н. э.), египетский философ и астролог, философия которого
объединяла мысли Пифагора и Платона.} предсказал, что Калигула не наденет
пурпурную императорскую тогу, пока не перейдет из Байи {Древний город в
Италии, где в 60 г. до н.э. Цезарь, Помпей и Красс образовали триумвират.} в
Путеоли по мосту. Будущий император приказал расставить, вплотную друг к
другу, множество кораблей на расстоянии двух лиг и прошел по ним во главе
своей армии.