— А я, признаться, нахожу наглость этой женщины очаровательной, —
заметил Леопольд, обращаясь к своему капеллану.
— Я тоже, сир, — ответил божий человек, — но боюсь, что подобная
гордыня не позволит ей в должной мере послужить удовольствиями вашего
высочества.
— На этот счет не беспокойтесь, добрый мой аббат, — заявила я, — ибо
насколько я горда и прямолинейна в разговоре, настолько же податлива и
покорна в интимных делах — таков девиз французской куртизанки,
следовательно, и мой также. Но если в будуаре я и кажусь рабыней, имейте в
виду, что я преклоняю колени перед вашими страстями, но не перед вашим
королевским званием. Я уважаю страсти, Леопольд, я обладаю ими так же, как и
вы сами, но категорически отказываюсь склоняться перед титулом: будьте
мужчиной, и вы получите от меня все, что пожелаете, а в качестве принципа не
добьетесь ничего. Теперь давайте приступим к делу.
Леопольд пригласил нас в роскошный благоухающий сладострастием салон,
где нас ожидали безропотные создания, о которых он говорил и которые должны
были служить нашим наслаждениям. Но вначале я не поверила своим глазам:
передо мной стояли четверо девушек в возрасте пятнадцати или шестнадцати
лет, и все они были на последней стадии беременности.
— Какого дьявола вы собираетесь делать с этими предметами? — удивилась
я, поворачиваясь к великому герцогу.
— Скоро сами увидите. Дело в том, что я — отец детей, которых они носят
в себе, я осеменил их только ради своего удовольствия, ради него же я их
уничтожу. Я не знаю более пикантного удовольствия, чем заставить женщину,
которую сделал беременной, расстаться с плодом, а поскольку семенной
жидкости у меня в избытке, я оплодотворяю по крайней мере одну такую тварь в
день, что соответственно позволяет мне совершать каждодневное
жертвоприношение.
— Ну и ну, — покачала я головой. — Страсть ваша не совсем обычна, но
она мне нравится. Я охотно приму участие в этой операции, но скажите, как вы
это делаете?
— Потерпите, милая дама, скоро вы все увидите своими глазами. Кстати,
все это время он разговаривал со мной вполголоса. — Мы начнем с того, что
объявим им, какая участь их ожидает.
С этими словами он приблизился к девушкам и сообщил им о своих
намерениях. Вряд ли нужно говорить, друзья мои, что, услышав приговор, они
впали в глубочайшее отчаяние: двое лишились чувств, двое других принялись
визжать, будто поросята, которых ведут на убой. Но непреклонный Леопольд
велел своему подручному сорвать с них одежды.
— Вас, прекрасные дамы, — обратился к нам великий герцог, — я прошу
последовать примеру этих девиц и раздеться. Я не могу наслаждаться женщиной,
пока она совершенно не обнажится, к тому же я надеюсь, что ваши фигуры
заслуживают того, чтобы полюбоваться ими.
Через минуту Леопольд оказался в окружении семерых обнаженных женщин.
Первым делом коронованный распутник соблаговолил оказать нам высокую
честь. Он внимательнейшим образом осмотрел нас троих вместе и по отдельности
и закончил вступительную церемонию тем, что облизал всем троим влагалища,
заставив беременных девиц ласкать и возбуждать себя. Он работал языком до
тех пор, пока каждая из нас не кончила ему в рот три раза. В продолжение
всей этой сцены нас по очереди сократировал аббат, так что, подогреваемые и
спереди и сзади, мы досыта напоили принца своим нектаром. Это продолжалось
целый час, после чего неутомимый герцог перешел к другому алтарю: на сей раз
он впивался языком в наши анусы, заставив святого отца облизывать нам
вагину, а беременные женщины продолжали ублажать его.
— Ну вот, теперь я готов к более серьезным занятиям, — объявил он
наконец. — Вы видите четыре железных прута, которые подогреваются в камине?
На конце каждого из них запечатлен приговор нашим грешницам. Я завяжу им
глаза, и каждая сама выберет себе клеймо.
Игра началась; как только бедная жертва выбирала орудие своей пытки,
Леопольд вытаскивал его из жарких угольев, прижимал раскаленный докрасна
конец к ее животу и запечатлевал на нем короткие, похожие на сентенции,
надписи. Самой юной судьба определила такую участь: «Выкидыш произойдет под
кнутом». Следующая получила другой приговор: «Причиной выкидыша будет
волшебный напиток». Третьей была суждена еще более страшная пытка: «Плод
выскочит от танцев на ее животе». Но самая ужасная участь ожидала самую
старшую: «Дитя будет с корнем вырвано из ее утробы».
После завершения ритуала с бедняжек сняли повязки, и все четверо,
оглядывая дуг друга, вслух, помимо своей воли, читали эти жестокие
приговоры. Вслед за тем Леопольд выстроил их в ряд вплотную к кушетке, на
которую легла я, и он принялся энергично совокупляться со мной, блуждая
взглядом по четырем надутым животам, несущим в себе роковую печать с
указанием того, каким образом из этих шаров будет выпущен воздух. Тем
временем Элиза порола его высочество, а аббат наслаждался вволю, зажав свой
член между грудей Раймонды.
— Леопольд, — заговорила я, продолжая достойно отражать натиск герцога,
— умоляю вас, сдержите свой пыл, иначе я так же забеременею, и вполне
возможно, что и мне придется сделать такой же аборт.
— Если бы это было в моей власти, так бы оно и было, — заметил великий
герцог, обжигая меня таким взглядом, к тому же подкрепленным движениями,
которые ничуть не напоминают собой галантность. — Но пусть вас утешит тот
факт, что из меня не так-то просто выжать оргазм.
С этими словами он оставил меня в покое и набросился на Элизу, которая
к тому времени четверть часа осыпала его ударами хлыста, потом занялся
Раймондой; я заменила ее, взяв на себя аббата, после чего он перешел в руки
Элизы.