Фаларис {Тиран Агридженте (6 век до н. э.).} обыкновенно заточал людей
в бронзового быка, устроенного таким образом, что вопли узников усиливались
многократно. Весьма своеобразная пытка, и каким воображением должен был
обладать тиран, который придумал ее!
Франки могли свободно распоряжаться жизнью своих жен.
Король Авы {Древняя столица Бирмы, один из самых богатых городов
Востока в XVIII веке.} как-то раз узнал, что кучка его подданных отказалась
платить налоги; он приказал арестовать несколько тысяч и сжечь их на
огромном костре, поэтому в государстве сталь просвещенного монарха никогда
не было никаких революций.
Властителю Романьи доложили, что город Падуя восстал против него, тогда
он заковал в цепи одиннадцать тысяч строптивых горожан и на общественной
площади предал их самой мучительной смерти.
Одна из многих жен короля Ахема3 вскрикнула во сне и разбудила
остальных; в гареме началась суматоха, монарх захотел узнать причину шума,
но никто не мог дать удовлетворительного ответа, тогда он велел пытать все
три тысячи женщин; он подверг их мучительным испытаниям и снова не получил
ответа; после этого им отрубили обе руки и обе ноги и бросили тела в пруд.
Подобная жестокость, несомненно, высекает яркие искры похоти в душе тех, кто
этим занимается {Древнее малайское королевство.}.
Одним словом, убийство есть страсть, такая же страсть, как карточная
игра, вино, мальчики и женщины, и когда она превращается в привычку,
обойтись без нее уже невозможно {Однако довольно таких ребяческих примеров,
дорогой Браски, представьте нам более широкое полотно. Подумайте только:
проскрипции иудеев, христиан, Митридата, Мариуса, Суллы, триумвиров, жуткие
злодеяния Феодосия и Теодоры, ужасы крестоносцев и инквизиторов, бесчинства
тамшшеров, Сицилийская бойня, резня в ночь Святого Варфоломея, резня в
Ирландии, в Пьемонте, в Севеннах, в Новом Свете — всего двадцать три
миллиона трупов, из них двадцать миллионов погибших только из-за своих
убеждений! Люди, влюбленные в убийство, всегда найдут повод для истребления
других людей. (Прим. автора)}.
Ничто не возбуждает нас так, как она, ничто не сулит столько
наслаждений, и никогда она не надоедает; препятствия только придают ей
дополнительный аромат, а вкус к ней доходит до фанатизма. Вы хорошо знаете,
Жюльетта, каким чудесным образом жестокость сочетается с распутством и какой
терпкий привкус она придает ему. Она оказывает мощное воздействие на разум и
на тело одновременно, она воспламеняет все чувства, возносит душу в небеса.
Она производит смятение в нервной системе, более сильное, нежели любой
другой сладострастный предмет, мы наслаждаемся ею неистово и безгранично, и
наслаждение это переходит в экстаз. Мысль о ней щекочет наше воображение, ее
свершение электризует нас, воспоминание о ней вдохновляет, и мы постоянно
испытываем огромное, всепоглощающее желание повторить ее.
Чем больше мы
знаем будущую жертву, тем больший интерес она в нас вызывает, чем ближе она
нам, чем священнее узы, соединяющие нас, тем сильнее наше искушение
уничтожить ее. Здесь появляется утонченность, как это случается со всеми
удовольствиями; если здесь присутствует личный момент, исчезают все границы,
жестокость возводится в самую высокую степень, ибо чувство, вызываемое ею,
возрастает по мере того, как пытка становится более изощренной, и с этого
момента все, что вы ни творите, меркнет по сравнению с тем, что рождает ваше
воображение. Теперь предсмертная агония должна быть медленной, долгой и
ужасной, чтобы вся душа была потрясена ею, и мы хотим, чтобы жертва имела
тысячу жизней, чтобы мы испытали тысячекратное удовольствие, убивая ее.
Каждое убийство есть восхождение на более высокую ступень, каждое
требует усовершенствования в следующем; очень скоро обнаруживается, что
убивать — недостаточно, что надо убивать так, чтобы кровь застывала в жилах;
кстати, хотя мы и не осознаем это, непристойность почти всегда приводит к
такому ощущению.
Давайте теперь рассмотрим примеры, где слиты воедино оба чувства —
сладострастие и жестокость. Я уверен что вы получите от них удовольствие,
ибо всегда можно найти что-то новое и интересное для себя в проявлении
возвышенных страстей.
Ирландцы обыкновенно помещали жертву под тяжелый — предмет и
раздавливали ее. Норвежцы проламывали жертвам череп… Галлы ломали спину…
Кельты вонзали саблю между ребер… Ютландцы {Древние обитатели Дании; они
постепенно переселились на юг, дошли до Италии и растворились среди местных
племен.} вынимали из них внутренности или поджаривали в печах.
Римские императоры получали удовольствие, созерцая экзекуции юных
девственниц-христианок, которым раскаленными докрасна щипцами рвали груди и
ягодицы, заливали в раны кипящее масло или смолу, вливали эти жидкости во
все отверстия. Иногда они сами исполняли роль палача, и тогда истязание
становилось гораздо мучительнее; Нерон редко упускал возможность истязать
эти несчастные создания.
Сирийцы сбрасывали свои жертвы с высокой горы. Марсельцы забивали их
дубинкой до смерти, при этом особое предпочтение оказывали бедным и
обездоленным, чей вид всегда вдохновляет на жестокость.
Чернокожие жители долины реки Калагар отдают маленьких детей на
съедение птицам и очень любят такие зрелища. Историки пишут, что в Мексике
четыре жреца держат пациента за ноги и за руки, а верховный жрец вспарывает
ему грудь от горла до пупка, вытаскивает еще бьющееся сердце и обмазывает
его горячей кровью идола.
В огромной толпе народов, населяющих землю, вряд ли отыщется один,
который придавал бы хоть какое-то значение человеческой жизни, и в самом
деле, в мире нет ничего, менее ценного.
Американские индейцы вставляют в мочеиспускательный канал жертвы тонкую
тростинку с мелкими колючками и, зажав ее в ладонях, вращают в разные
стороны; пытка длится довольно долго и доставляет жертве невыносимые
страдания.