Подписывая
адрес, я улучила момент и приписала постскриптум: «Ворвитесь силой, иначе мы
погибли, силой же нас заставили написать вышесказанное». Заклеив конверт,
один из братьев ушел вместе с ним, а нас отвели в большую комнату на верхнем
этаже; дверь закрылась на засов, на страже стал второй брат Клориса.
Когда мы остались одни, я шепотом сообщила Клервиль, какие слова
приписала к записке. Она с сомнением покачала головой.
— Этого недостаточно, чтобы я успокоилась, — сказала она. — Потому что
если он ворвется сюда силой, эти скоты тут же перережут нам горло. А что
если попытаться соблазнить нашего тюремщика?
— Ничего не получится, — ответила я. — Ведь это не наемные убийцы. Эти
люди руководствуются честью, не говоря уже о кровных узах, и ничто не
заставит их отказаться от мести. Мне кажется, Клервиль, ваши принципы еще не
стали моими, поэтому меня страшит мысль о том, что по случайности или
какой-то фатальности — называйте это, как хотите, — в конце концов
восторжествует добродетель.
— Никогда и ни за что. Победа всегда достается сильному, а по силе
злодейству нет равных в нашем мире. Такие мысли говорят о твоей
непростительной слабости.
— Но ведь это мое первое серьезное испытание…
— Второе, Жюльетта. Позволь освежить твою память: только после того,
как ты вырвалась из тюрьмы, где тебя должны были повесить, фортуна начала
покровительствовать тебе.
— Верно. А я уже, забыла о том приключении.
— И забыла извлечь из него урок. Так что мужайся, дорогая, и будь
терпелива.
Ничто на свете не могло погасить пожар либертинажа, бушевавший в этой
замечательной женщине. В комнате, где нас заперли, была только одна кровать,
и вы не поверите, но Клервиль предложила всем четверым улечься в нее и,
чтобы скоротать время, ласкать друг друга до появления Сен-Фона. Однако
оказалось, что и я и мои служанки были не в состоянии утолить ее прихоти,
поэтому в ожидании дальнейших событий мы провели время в беседах.
Как будто почувствовав опасения Клервиль, Сен-Фон посчитал, поскольку
мы оказались пленницами родственников Клориса, что штурмовать замок
небезопасно и что в подобных обстоятельствах лучше употребить хитрость,
нежели прибегнуть к насилию. Так он и поступил.
Посланец возвратился вместе с двумя незнакомыми молодыми людьми,
которые привезли отцу Клориса письмо следующего содержания:
«Втягивать женщин в дела, касающиеся только мужчин, я считаю
нерыцарским поступком и предлагаю вам немедленно освободить этих дам. Вместо
них в качестве заложников направляю двух молодых людей, один из которых —
мой младший кузен, второй — мой племянник. Можете мне поверить, что их
безопасность намного для меня дороже, чем судьба женщин, находящихся в ваших
руках.
Кроме того, вы можете отбросить все страхи касательно ваших близких:
они действительно содержатся под стражей, но в моем доме в Париже; считайте
меня ответственным за них, и я клянусь, что вы встретитесь с ними не позже,
чем через три дня. Еще раз повторяю: возьмите моих родственников и отпустите
женщин, а я буду в вашем доме через четыре часа после того, как вы получите
это письмо».
Теперь нам предстояло все обдумать хорошенько. Письмо министра нам,
разумеется, не показали, и только позже мы узнали о его содержании, а в тот
момент могли лишь об этом догадываться.
— Вы знакомы с этими молодыми господами? — обратился ко мне старый
Клорис.
— Разумеется, — отвечала я, словно какое-то шестое чувство подсказало
мне ответ, — это родственники министра; если они прибыли заменить нас, о
лучших гарантиях вам нечего и мечтать.
Они недолго посовещались, потом заговорил один из наших похитителей:
— Это может быть ловушка; как бы то ни было, я против того, чтобы
выпустить из рук этих женщин. Почему бы не задержать их всех? И у нас будет
двумя заложниками больше.
С этим предложением согласились остальные, и эти идиоты (как покажут
дальнейшие события, добродетель не приводит ни к чему иному, кроме как к
слабоумию), эти чурбаны и скоты заперли нас всех вместе в одной комнате.
— Будьте уверены, — сказал нам один из лже-родственников министра,
когда за нами закрылась дверь, — что мы прибыли помочь вам. Через два часа
все силы парижской полиции, в которой служим и мы, окружат замок со всех
сторон, а во время осады мы будем оберегать вас. Не волнуйтесь — мы
достаточно вооружены, и если эти злодеи, обнаружив, что их провели, решатся
предпринять что-нибудь против вас, вы будете под надежной защитой.
— Я только опасаюсь, — сказала Клервиль, — как бы наши идиоты не поняли
свою ошибку, посадив нас всех вместе. И если нас разлучат, мы уже ничего не
сможем сделать.
— Ну что ж, — заметила я, почувствовав в себе былую уверенность, —
тогда нам следует просто-напросто объединиться самым неразлучным образом.
— Что я слышу? — удивилась Клервиль. — Минуту назад ты тряслась от
страха при упоминании о любых развлечениях, а теперь сама подаешь такую
мысль!
— Ничего здесь нет удивительного: я успокоилась, вот и все, тому же эти
мальчики очень даже мне нравятся. Одному из них, по имени Поль, было года
двадцать три, и у него действительно было очень симпатичное и нежное лицо;
другой казался года на два старше, вид у него был несколько женственный, но
весьма соблазнительный, и он, как оказалось через несколько минут, обладал
великолепным членом.
— Я надеюсь, что эти господа будут в нашем распоряжении, — сказала
Клервиль, и мы, не сговариваясь, бросились целовать наших спасителей и
ласкать их с таким пылом, что скоро они затрепетали от возбуждения.
— Итак, — резюмировала Клервиль, — раз уж вы согласны с нашим мнением,
сделаем вот что: Поль будет сношаться с тобой, Жюльетта, а я потешусь с
Ларошем, Эльвира тем временем будет массировать мне клитор одной рукой, а
другой — щекотать заднюю норку, то же самое будет делать с тобой Монтальм.