— Я не собираюсь тиранить тебя, Жюльетта, напротив, я сама буду служить
твоим удовольствиям, я готова смешать землю с небом ради твоего счастья. Но
как только ты сделаешься добродетельной, я от тебя отвернусь, хотя знаю, что
невозможно заманить в сети добра такую женщину, как ты — шлюху по
темпераменту и по убеждению: это все равно, что загораживать море плотиной.
Прошу я только одного: позволь мне быть единоличной хозяйкой твоего сердца.
— Клянусь, что вы одна будете властвовать в нем.
— В таком случае обещаю тебе неземное блаженство; истинное распутство
должно быть свободно от всяких чувств, мы должны иметь только одну подругу и
искренне любить ее, а сношаться можно хоть со всем миром. Если хочешь, я
тебе дам добрый совет, Жюльетта: избавься от этой толпы, которая вечно
крутится вокруг тебя; я сама думаю рассчитать половину своей свиты: чем
меньше нас, тем удобнее нам творить свои дела, и ни к чему привлекать к себе
внимание. Ведь я не собираюсь бросать свое ремесло, но кому придет в голову
покупать яды у женщины, которая ведет роскошную королевскую жизнь?
— Я тоже хочу сполна удовлетворять все свои вкусы, — сказала я. — Хочу
воровать, торговать своим телом, и ты совершенно права в том, что не стоит
выставлять себя напоказ.
— Я могу выдавать себя за твою мать, в этом качестве мне легче будет
найти покупателей на твои прелести; Элиза и Раймонда пусть будут твоими
кузинами, мы и для них найдем клиентуру. С таким гаремом в Италии можно жить
припеваючи.
— А как же твои яды?
— Не беспокойся, охотников на них здесь гораздо больше, чем в других
местах. Мы должны вернуться во Францию, имея чистый доход не меньше двух
миллионов.
— Куда же мы сейчас отправимся?
— Я склоняюсь к тому, чтобы снова спуститься на юг. В Калабрии и на
Сицилии жители развращены до предела, и там мы найдем золотое дно, тем более
что я хорошо знаю те места. В прошлом году я за полдня наторговала там на
пятьсот тысяч франков и могла бы выручить еще больше. Южане очень доверчивы,
Жюльетта, как все лживые люди: достаточно предсказать им судьбу, и из них
можно вить веревки. Это поистине сказочная страна.
— А мне страшно хочется вернуться в Париж, — мечтательно заметила я, —
и окончательно поселиться там: разве нельзя заниматься там тем же самым?
— Ну давай съездим хотя бы в Венецию и оттуда — в Милан, затем
доберемся до Лиона.
Я согласилась с таким маршрутом, и мы сели за обед. Дюран предупредила
меня, что она сама будет оплачивать все наши расходы; она, разумеется,
понимала, что моя доля в общей прибыли будет немалой, но упросила меня
сделать вид, будто я нахожусь на ее содержании. Признаюсь вам, что принимала
ее знаки внимания с тем же тактом, с каким она мне их оказывала, ведь
деликатность имеет большое значение в среде злодеев, и тот, кто этого не
понимает, совершенно не знает человеческую природу.
— Правду ли говорят, — поинтересовалась я, — что у вас есть бальзам
долголетия?
— Такого бальзама не существует, только мошенники торгуют им. Истинный
секрет долголетия — это строгая умеренная жизнь, а коль скоро строгость и
умеренность не принадлежат к нашим достоинствам, ни ты, ни я, увы, не можем
надеяться на чудо. Да и какой в этом смысл, дорогая? Лучше прожить короткую
жизнь, полную наслаждений, чем влачить долгое и унылое существование. Если
бы смерть означала наступление страданий, тогда бы я посоветовала тебе
продлить жизнь как можно дольше, но поскольку в самом худшем случае мы
обратимся в ничто, в котором мы пребывали до рождения, мы должны на крыльях
удовольствий стремиться к отмеренному нам сроку.
— Стало быть, любовь моя, ты не веришь в потустороннюю жизнь?
— Мне было бы очень стыдно, если бы в моей душе жила хоть капля такой
веры. Я так же, как и ты, хорошо представляю себе, что ждет нас за порогом,
и уверена, что бессмертие души и существование Бога — совершеннейшая чушь,
недостойная внимания тех, кто впитал в себя основные принципы философии. На
обломках религиозных доктрин я построила одно-единственное убеждение,
которое может даже претендовать на некоторую оригинальность. На основе
множества опытов я утверждаю, что ужас перед смертью, якобы естественный и
ниспосланный свыше, есть не что иное, как плод нелепых страхов, которые с
каждым днем усиливаются в наших душах с самого детства, которые порождены
религией и постоянно вдалбливаются в наши головы. Как только мы излечиваемся
от них и осознаем неизбежность своей участи, мы не только перестаем смотреть
на смерть с тревогой и отвращением, но и начинаем понимать, что в
действительности смерть — это всего лишь очередное, пусть и самое последнее,
сладострастное удовольствие. Во-первых, мы приходим к уверенности, что
смерть — неизбежное явление Природы, той Природы, которая создает нас с
одним условием, что когда-нибудь мы умрем; любое начало предполагает конец,
каждый шаг приближает нас к последнему пределу, все в мире указывает на то,
что смерть — конечная и единственная цель Природы. И вот я тебя спрашиваю,
как можно сегодня сомневаться в том, что смерть, будучи естественной
необходимостью, то есть потребностью Природы, не может быть ничем иным,
кроме как удовольствием, и сама жизнь убедительно показывает это.
Следовательно, в умирании есть высшее наслаждение, и при помощи философских
рассуждений легко обратить в вожделение все нелепые страхи перед смертью, а
чувственное возбуждение может даже привести к тому, что человек будет
страстно ожидать своих последних мгновений.
— Ваши оригинальные мысли не лишены логики, — заметила я, — но они
могут быть опасны для человека. Подумайте сами, скольких людей удерживает в
определенных рамках страх смерти, и если они от него избавятся, тогда…
— Одну минуту, — перебила меня мудрая собеседница, — я никогда никого
не хотела удержать от преступления, более того, я всегда желала убрать все
препятствия, которые нагромоздила на пути людей глупость.