Трое других были белошвейки,
не имевшие никакого опыта в делах, какие нам предстояли: это были приличные
девушки, воспитанные в строгости и добронравии и соблазнившиеся только
большими деньгами, которые предложил герцог, да еще уверениями в том, что,
ограничившись поркой, он не посягнет на их девичью честь. Каждой из нас
обещали по пятьдесят луидоров, и вам решать, честно или. нет заработали мы
эти деньги.
Нас провели в великолепные апартаменты, велели раздеться и ждать
дальнейших указаний герцога.
Я воспользовалась паузой и хорошенько рассмотрела наивную грацию моих
юных спутниц и их нежные, еще не совсем зрелые формы. Глазам моим предстали
гибкие, похожие на тростинки, фигуры, безупречная кожа, груди, при виде
которых у меня потекли слюнки, аппетитные сверх всякой меры бедра, а
восхитительные ягодицы — розоватые и таинственно-округлые — были выше
всяческих похвал. Не мешкая, я осыпала всех троих, и особенно Минетт, самыми
горячими поцелуями, которые они вернули с такой трогательной невинностью,
что я скоро испытала судорожный оргазм в их объятиях. Минут тридцать в
ожидании момента, когда его светлость пожелает заняться нами, мы шалили и
проказничали и, пожалуй, даже разошлись не на шутку, удовлетворяя свои
желания; потом вошел высокий лакей, на котором из одежды почти ничего не
было, и приказал нам приготовиться, добавив, что первой предстанет перед
хозяином самая старшая. Таким образом, я оказалась третьей. Когда наступила
моя очередь, я вошла в святилище утех этого современного Сарданапала, и то,
что со мной происходило и что я собираюсь описать, думаю, ничем не
отличалось от того, что испытали мои подруги.
Герцог принял меня в круглом, увешанном зеркалами кабинете; в центре
стояла колонна из порфира высотой метра три, у ее подножия возвышался
невысокий постамент. Меня поставили на него, и лакей привязал мои ноги к
бронзовым кольцам, вделанным в помост, на котором я стояла, потом растянул
мне руки веревками вверх и немного в стороны. Тогда приблизился герцог,
который до того момента, прилегши на софу, сосредоточенно растирал свой
член. Он был голый ниже пояса, на плечах его была накинута коротенькая
туника из коричневой парчи с закатанными выше локтей рукавами; в левой руке
он держал связку розог, тонких и гибких, связанных черной лентой. У
сорокалетнего герцога было очень мрачное и свирепое лицо, и я поняла, что
характер его был под стать его внешнему виду.
— Любен, — позвал он лакея, — эта выглядит получше остальных:
кругленькая жопка, упругая кожа… И очень интересное лицо. Жаль, что ей и
страдать придется больше.
С этими словами злодей сунул свой нос в ложбинку между моими ягодицами,
сначала довольно похрюкал, потом облобызал и, наконец, укусил их.
Я
испустила пронзительный крик от боли и неожиданности.
— О Боже! Да она к тому же очень чувствительна! Это плохо. А ведь мы
еще и не начинали.
В этот момент я почувствовала, как его ногти, больше напоминавшие
когти, глубоко впились в мои бока, и он начал царапать, терзать, рвать мою
кожу. Чем больше я стонала и кричала, тем сильнее воспламенялся мой
мучитель, потом вдруг он воткнул пальцы в мое влагалище и тут же вытащил
оттуда кусок кожицы, вырванной из стенки самой сокровенной части моего тела.
— Ах, Любен, — забормотал он, поднимая свои окровавленные пальцы, —
милый мой Любен, я торжествую! Это же шкурка от куночки!
Он возложил свою добычу на головку члена своего слуги, и бесстрастный
до тех пор орган от одного этого прикосновения вздрогнул и, наливаясь силой,
взметнулся вверх. Потом хозяин открыл дверь, скрытую зеркалами, и достал
гирлянду из зеленых листьев. Я с удивлением посмотрела на эту ветвь и,
только когда герцог подошел ближе, увидела, что это были тернии. С помощью
прислужника он несколько раз обмотал гирлянду вокруг моего тела и завязал
конец ее очень причудливым и очень болезненным образом так, чтобы шипы
покрывали все тело и особенно часто грудь, к которой он прижал их посильнее,
однако ягодицы были избавлены от этого нестерпимо жгучего ощущения, так как
были предназначены для другого и, мелко подрагивая, ждали своей участи.
— Вот теперь можно начинать, — удовлетворенно заметил Даннемар, когда
все приготовления были закончены. — Я вполне серьезно прошу тебя быть
терпеливой, потому что процедура может затянуться.
И вот первые десять, относительно слабых ударов ураганом обрушились на
мою беззащитную плоть. Завершив первый акт, он промычал:
— Ну, а теперь с Богом! Посмотрим, на что ты способна, — и не переводя
дыхания, раз двести он обжег, словно пламенем, мои ягодицы своей жестокой
рукой. Пока длилась экзекуция, его лакей, стоя перед хозяином на коленях,
продолжал высасывать из него ядовитый сок, который, очевидно, и делал этого
зверя чудовищно жестоким. Нанося удары, герцог орал во всю мощь своих
легких:
— А-а! Лесбиянка… сука, стерва, шлюха… Клянусь своими потрохами, я
терпеть не могу женщин, Господь создал вас для того, чтобы терзать и бить
как последнюю скотину! Ого, пошла кровь! Наконец-то… Как это прекрасно!
Соси, Любен, соси, голубчик… Это восхитительно: я вижу кровь, и я
счастлив.
Потом, прижавшись губами к моему истерзанному телу, он слизал
струившуюся ручьями кровь и заговорил уже спокойнее:
— Но ты же видишь, Любен, что я еще не готов и должен продолжать до тех
пор, пока плоть моя не отвердеет, а когда она отвердеет-, я буду пороть эту
шлюху, пока не кончу. Вот такой у нас план. Но наша сучка молода, и она
выдержит.
Ужасная церемония возобновилась, но с некоторыми изменениями: Любен
перестал ласкать хозяина и, взявши в руки хлыст из воловьей кожи, атаковал
герцога, который, не оставляя меня в покое, получил множество ударов, не
менее сильных, чем те, что обрушивались на меня.